— Ладно, толкну, — говорила Клавдия и каждое утро честно толкала мужа в бок.
Он заполошно вскакивал, смотрел на часы, вертел головой.
— А?! Что?
— Ты просил разбудить, — напоминала Клавдия.
— Ванная свободна?
— Свободна.
— А ты?
— Я могу после тебя.
— Нет-нет, уступаю, — галантно говорил он и тут же валился на подушку. — Помоешься, толкни.
По-настоящему он просыпался, когда Клавдия уже успевала помыться, одеться и даже приготовить завтрак.
Она пыталась мужа будить, но он каждый раз говорил:
— Щас-щас, еще минутку.
Федор устроился на работу. Только это была не обычная служба, на которую приходят к девяти, а уходят в пять. Федор нашел-таки применение своим золотым рукам. Оказалось, что слесарь с высоким разрядом еще как нужен. Правда, не на родном заводе, который так и не выкарабкался из банкротства, а в службе автосервиса, который бурно стал развиваться в столице.
Федор ремонтировал иномарки. У него уже появилась своя клиентура, состоятельные нувориши и среднего достатка интеллигенты. Интеллигенты поддерживали жизнь в подержанных «фольксвагенах» и «опелях», а нувориши норовили к своим новехоньким «мерседесам» и «бентли» присобачить какую-нибудь престижную штуковину — встроенный холодильник или телевизор, сигнализацию или электролюк. А то вот недавно человечек захотел установить в креслах массажер. Пришлось помучиться. Но получилось на славу — едет человек, а кресло ему спинку ласкает.
Целыми днями Федор мотался по городу на своем стареньком «Москвиче», но каждый день приносил в клювике.
Жить стало лучше, жить стало веселее.
— Вставай, вставай, кровати заправляй! — по пионерской памяти пела Клавдия, распахивая дверь в Ленкину комнату.
Дочка волчонком сквозь сон смотрела на мать и говорила:
— Ма, твой энтузиазм уже доста-ал.
— Моя Ленуська не выспалась? — присаживалась на край кровати Клавдия, — моя дочурка спа-ать хочет? А что нам снилось такое сладкое?
— Сю-сю-сю, — дразнила дочь обычно, но уже с улыбкой, уже весело.
Но сегодня она укуталась одеялом по самое горло и, сжав губы, молчала.
— Вставай, Ленусь, — поторопила Клавдия.
— Я в школу не пойду, — буркнула дочь.
— Как это? Почему?
— Я больная.
Клавдия приложила ладонь к дочкиному лбу. Потом губами коснулась век. Нет, вроде температуры нет.
— А что такое?
— Ничего. Отстань. — И вдруг всхлипнула.
Клавдина строгость слетела вопреки педагогической трезвости.
— Что с тобой, Ленусь, что случилось, — сама того не замечая, действительно засюсюкала она.
— Ничего, отстань, — Ленка отвернулась к стене.
— Ну давай я вызову врача…
— Нет! Ни за что! — закричала дочка.
На заглянувшего было отца она гаркнула так, что он, захлопнув дверь, чуть не прищемил себе голову.
Клавдия решила ждать, хотя времени у нее было в обрез. И дождалась. Ленка разрыдалась в голос.
Клавдия снова обняла ее и побыстрее успокоила.
— Ну мне, по секрету, что случилось?
— Да, ты смеяться будешь…
— Никогда.
— Будешь-будешь.
— Я вообще смеяться не умею, — серьезно сказала Клавдия.
Дочь внимательно посмотрела в ее глаза и произнесла, снова всхлипнув:
— Теперь меня никто… замуж не возьмет.
Вот тут смеяться или плакать — Клавдия не знала.
Ленке четырнадцать лет. И замужество еще в далекой перспективе. Но дочка рыдает, значит…
— Что это значит? — спросила Клавдия.
— Да?! Что значит? А вот то и значит, смотри. — Ленка приподняла край одеяла, и Клавдия увидела кровь. Чуть-чуть, маленькое пятнышко. Но — кровь. — Мама, — заныла Ленка, — я и сама не заметила, я, наверное, во сне…
— Да что случилось? Что — не заметила? — запаниковала Клавдия.
— Я не знаю, ты будешь смеяться…
— Да не буду я смеяться!!! — загремела мать. — Говори, что случилось.
— Мне Витька снился. И мы с ним… ну, целовались, — всхлипнула Ленка протяжно. — А потом стало так хорошо… А теперь смотрю — кровь.
Клавдия уже, кажется, стала понимать. Но дальше дочь выговорила такое, что Клавдия обомлела.
— Я, наверное… пальчиком… Теперь меня никто замуж не возьмет, — отрыдала дочь последние слова и скрылась с головой под одеялом.
— А-а-а… э-э-э… ну-у-у… о… — сказала Клавдия.
Это всегда кажется, что не с тобой. Это всегда думаешь — с другими. И еще возмущаешься: что ж они такие темные? Почему же не введут взрослеющих детей в курс дела? А потом вдруг оказывается, что вся эта банальность зрела у тебя под боком. И это ты темная, и это ты не ввела в курс дела собственное дитя. Ну верно, она же еще такая маленькая. Всего четырнадцать. Так ты думала вчера. А сейчас думаешь: Господи! Какая я идиотка, ей уже четырнадцать! И это же чудо, что первая менструация началась так поздно. Мамочки, убила бы себя за дурость!
Постепенно обретая членораздельность в речи, Клавдия, как могла, утешила дочь, успокоила, растолковала ей все, даже развеселила, но себя ругала на все корки.
«Дура, дура, дура! — била побольнее. — Слепая, глухая, самодовольная дура! Прости меня, доченька, прости! Надо же — на самом примитивном! Век себе не прощу!»
В школу Ленку она не пустила. Хоть так отмыла свой грех перед ней.
— Ты меня до метро добросишь? — каждое утро спрашивала Клавдия Федора.
— Само собой! — каждое утро отвечал муж.
Но и сегодня, как всегда, Клавдии уже пора было уходить, а он все говорил по телефону и делал умоляющую мину, мол, подожди минутку, важный клиент.
Клавдия так и не смогла его дождаться, опаздывала.
День начинался муторно. Хорошо, что конец недели. Завтра можно будет отдохнуть.
Пятница. 8.36 — 8.55
Наверное, если человек проработал двадцать лет следователем по особо важным делам горпрокуратуры, мир начинает из цветного постепенно становиться черно-белым. Так кажется со стороны. Ну скажите на милость, может радовать вас просто весна, красивая женщина или чудная музыка из открытого окна, если вы точно знаете, что музыка эта звучит с пиратского диска, на котором заработали бешеные деньги темные людишки, попросту обворовавшие музыкантов и композитора, что красивые женщины чаще всего становятся объектами сексуальных преступлений, а по весне из-под снега показываются почерневшие трупы. Их так и называют — «подснежники».
В своем «ягодном» возрасте Клавдия ухитрялась каким-то чудом избегать этих мрачных ассоциаций и радоваться обычным вещам.
«Сегодня двадцать третье февраля, — думала она, глядя в троллейбусное окно. — А я забыла поздравить Федора. Он так болезненно к этому относится. Странно, как это он сегодня забыл упрекнуть. Надо будет обязательно прикупить ему хороший одеколон. Впрочем, нет, одеколонов у него полно. Что тоже странно. Чего это он вдруг начал так пристально следить за собой? А, ну да, важные клиенты…»
Этот ответ что-то не утешил Клавдию. Станут ли принюхиваться к автослесарю эти малиновые пиджаки? Хотя, с другой стороны, — кто их знает…
«А Ленке надо купить «Тампакс». И поздравить. Да-да, именно поздравить. Девчонка стала девушкой. Как-то хоть сгладится…»
Она снова подумала о Федоре, и теперь мысль ее стала смелее, а Клавдия улыбнулась:
«Неужели муженек на старости лет начал поглядывать на молоденьких? Ах, старый кобель! Надо же, прорвало…»
Впрочем, вывод этот был скорее умозрительный, юмористический, не всерьез. Представить себе Федора в роли любовника Клавдия при всем своем богатом воображении не могла.
«А куплю-ка я ему теплые тапочки, — почти мстительно подумала она. — Газетка, телевизор и