Эта идея развеселила Клавдию еще больше. Она даже хихикнула, от чего сидящая рядом женщина обернулась и спросила:
— А? Что вы сказали?
— Весна! — весело ответила Клавдия.
— Ой, что вы! — махнула рукой соседка. — Когда еще…
— Скоро!
Пятница. 9.01 — 11.35
— Дежкина, за январь! — встретил Клавдию зычный голос Патищевой у самого входа.
Когда-то Клавдия просто вздрагивала от одного вида профсоюзного босса — денег не хватало всегда. Теперь она широким жестом вынула из кармана стотысячную купюру и подала Патищевой.
— Ой, — растерялась та, — а у меня сдачи нет.
— Потом отдашь, — успокоила Клавдия.
— Вы слышали? — Семенов уже теребил Клавдин рукав. — Чубаристов в Америку собрался.
— Очень за него рада, — сухо ответила Клавдия. — А вы?
— А меня вот в Луховицы посылают, — язвительно ответил Семенов.
— Здорово, — сказала Клавдия. Настроение у нее улучшалось.
— Чего ж здорово?
— Народ говорит: есть в России три столицы — Москва, Рязань и Луховицы. Слышали?
— Господи, Клавдия Васильевна, откуда у вас столько народного творчества?
— А я сама народ! — лучезарно улыбнулась Клавдия. И успела поймать за рукав проскальзывающего мимо нее Веню Локшина из технического отдела.
— А, Клавдия Васильевна?! — очень «удивился» Вениамин.
— Узнал? — поддержала его тон Клавдия. — А вот на твоих снимках вообще ничего невозможно узнать! Меня эксперты просто на смех поднимают.
— Темные, ничтожные личности, — пробурчал Веня.
— Что-что? Твоя фамилия случайно не Паниковский?
Веня надул губы.
Клавдия еще поговорила бы с Локшиным, но увидела вдруг идущую ей навстречу Люсю-секретаршу и очень пожалела, что не скрылась в кабинете за минуту до этой встречи.
— Дежкина, к Малютову! — торжествующе пропела Люся, словно наслаждаясь тяжелым впечатлением, произведенным на Клавдию этими словами.
— Иду! — мрачно выдохнула Клавдия и поспешила к своему кабинету.
Прямо на полу расстелив кусок ватмана с нарисованными дорожками, увлеченно катали игрушечные машины Виктор Сергеевич Чубаристов и Игорь Порогин.
Клавдию эта картина уже не удивляла. Игорь, который когда-то был инспектором уголовного розыска, а теперь работал прокурором-криминалистом, месяц назад пошел на курсы вождения. Правила дорожного движения давались ему с трудом. Утро Игорь начинал с того, что ловил какого-нибудь опытного водителя и умолял:
— Проверьте меня, а?
Чаще всего проверяющим был Чубаристов.
— А, привет, госпожа следователь! — поднял от пола красивую голову старший следователь.
— Привет-привет… Здравствуй, Игорек.
— Здравствуйте, Клавдия Васильевна… — смутился Порогин, отряхивая колени. — Вы простите, мы…
— Ничего-ничего… Меня все равно на ковер зовут… А ты, я слышала, в Америку навострился? — обратилась она к Чубаристову.
— Навострился, — довольно улыбнулся Чубаристов. — Гольфмана буду брать.
— О! Поздравляю, — искренне обрадовалась Клавдия. Но, увидев кислую физиономию Игоря, утешила: — Ничего, Игорек, тебя когда-нибудь тоже за границу пошлют.
— Ага… Счас… Как с сосисками разберусь, так сразу и пошлют…
Про те громкие дела теперь уже никто почти и не помнит. А когда-то шумела пресса, дня не проходило, чтобы по телевизору не устроили какое-нибудь шоу, журналистские расследования, домыслы, сплетни… Забыли.
Теперь вел эти дела Виктор Сергеевич Чубаристов, шли они туго, каждая мелочь тащила за собой горы топких подробностей, каждую из которых надо было проверить и перепроверить. Как Чубаристов во всем этом окончательно не увяз — тайна.
А Клавдия знала — продвигается. По шажочку, по сантиметрику, по микрону.
Долишвили был очень крупной фигурой. Президент фонда «Олимпиец», меценат, бизнесмен, кое-кто говорил — подвижник российского спорта. Действительно, пенсии установил сошедшим с арены спортсменам, игры спонсировал, команды целые в люди выводил. Говорят, к Президенту был вхож, к премьеру…
И вдруг среди бела дня его убили выстрелом в голову.
И тогда совсем другие слухи поползли по Москве.
Что Резо Долишвили был, дескать, крупнейшим мафиозным авторитетом, паханом из паханов, хозяином, что только благодаря ему в столице не начиналась самая настоящая преступная война. И вот кто-то решился со властью хозяина покончить однозначно и кардинально.
Это надо понимать, какие серьезные люди попали в поле зрения следствия. Это надо догадываться, как давили на Чубаристова со всех сторон. Это можно только представить, какой опасности подвергалась его жизнь. А он ничего — входил в любые кабинеты, задавал самые прямые вопросы, пер, как танк.
Один раз признался Клавдии, что все концы ему уже понятны. Да, они далеко ведут, на самые верхи. Впрочем, он этого не боится. А вот только позвал его к себе один очень умный, очень важный человек и сказал по-дружески:
— Понимаете, Виктор Сергеевич, не время сейчас для всей правды.
И очень так убедительно доказал, что да, действительно не время.
— Вы дело-то не останавливайте, продолжайте. Час нужный все равно придет, — сказал.
А Чубаристов и не останавливался. Но двигался уже как-то по инерции, что ли…
Игорь Иванович Малютов был на Клавдиной памяти уже четвертым или пятым горпрокурором. Что-то не засиживались подолгу на этом месте люди. То проворуются, то кому-то там наверху не угодят, то в политику вляпаются по самые уши. Наверное, понимали вновь пришедшие, что век их здесь недолог, поэтому особенных телодвижений не производили, новой метлой не мели, но иногда устраивали такие себе общие разносы и проповеди, которые тут же все забывали и продолжали свои дела — кто-то преступников должен наказывать.
— Так-так! Клава! Опаздываешь? — полупанибратски-полуотцовски начал Малютов.
Одергивать было бесполезно, Клавдия просто широко улыбнулась. Очаровательная женская улыбка многое оправдывает.
— Садись. В ногах правды нет… Но правды нет и выше! — гоготнул прокурор. — Читала?
Малютов помахал свежим номером «Московского комсомольца». От этой газеты Клавдия ничего хорошего не ожидала.
— Так-так… Политинформации, что ли, с вами устраивать? — развел руками Малютов. — Газеты вам читать вслух? Пожалуй. — Прокурор склонился над заметкой. — «Вчера в баре гостиницы «Орленок» неизвестные избили депутата Государственной Думы, председателя фракции НДПР Иосифа Владимировича Худовского. Пострадавший утверждает, что это было политическое покушение накануне выборов…»
Малютов поднял на Клавдию глаза и строго спросил:
— А?
— Да-а-а, — покачала головой Клавдия, но не по поводу заметки, а в предчувствии последующих слов Малютова.
— Возьмешь это дело, — оправдал Клавдину интуицию прокурор. — И чтоб быстро, качественно, надежно… А если затянешь…
Прокурор не закончил, но Клавдии в таких случаях всякий раз представлялось, что она новобранец, а Малютов «старик» и запросто пошлет ее за провинность чистить иголкой сортир.
— Есть! — ответила Клавдия.
— Через неделю прихожу и удивляюсь — негодяи пойманы, признались, Худовский доволен, газеты хвалят, — дал последние наставления Малютов и отпустил Дежкину с миром.
А второе громкое дело, о котором тоже забыли за грудами других, не менее шумных, — убийство певца и композитора Шальнова.
К Чубаристову оно попало, когда сменилось уже несколько следственных бригад, отработано было множество версий от самых простых до самых экзотических, а конца расследованию так и не видно было.
Шальнов взлетел на перестроечной волне гласности. Затосковавшая без Владимира Высоцкого публика увидела в Шальнове нового правдоискателя. Успех его был оглушителен. Он пел о России, о тяжкой ее истории, о Боге и любви.
На Клавдин вкус песни эти были слегка сусальными, с показным надрывом, но певца любили и почитали, как это принято на Руси, за пророка.
А потом случилась бессмысленная перестрелка, в