Читать «Орджоникидзе»

Холодная, с ветром московская ночь с семнадцатого на восемнадцатое февраля 1937 года. Второй час. Кабинет наркома тяжелой промышленности в старом доме на площади Ногина.

Орджоникидзе расстегнул крючок и верхнюю пуговицу на кителе оливкового цвета. Подобную вольность он допускал иногда, когда оставался один в кабинете и хотел почувствовать себя свободнее.

Серго выглядел немного бледным, хотя в последнее время его здоровье заметно улучшилось. После приступа грудной жабы в начале ноября прошлого года сердце больше не беспокоило. — Оба лечащих врача — Плетнев и Левин — были довольны своим пациентом. Со стороны он и вовсе казался очень здоровым и сильным.

Нарком придвинул к себе последнюю сводку о выплавке металла и рабочий блокнот. По лицу пробежала улыбка: шестнадцатого выпуск стали опять поднялся выше пятидесяти тысяч тонн!

Вошел помощник наркома Семушкин. Давным-давно, в 1921 году или еще раньше, Орджоникидзе, воспользовавшись правами члена Реввоенсовета республики, забрал Семушкина из политотдела XI армии. С тех пор они не расставались.

— Что, пора домой? — виновато спросил Серго.

— Да, уж Зинаида Гавриловна два раза звонила.

— Хорошо, будем собираться. Составь только телеграмму инженеру Гнедину, что я прошу его через два дня приехать с новым красителем… Девятнадцатого на десять утра пропуск профессору Гальперину, закончим с ним разговор о проблемах Кемерова… Еще письмо в Киев директору завода «Большевик», чтобы оказал максимальную помощь старому рабочему Гончарову. Пусть позвонит мне, скажет, что сделал.

Серго поднялся, дошел до двери, вернулся, размашисто написал в раскрытом блокноте:

…Серго строил планы, делал заметки для памяти, назначал часы приема. По проводам неслись его телеграммы. Поезда и самолеты мчали его письма. На севере и юге, на западе и востоке необъятной страны шахтеры, сталевары, строители автомобилей, кораблей, всевозможных машин, рабочие и ученые, золотоискатели, монтажники-верхолазы и «маги», сотворившие первые ручейки «тяжелой воды», — миллионы людей выполняли его приказы. А он…

Около двух часов ночи Орджоникидзе покинул наркомат. В тот же четверг в семнадцать часов тридцать минут ушел из жизни…

Последняя попытка объяснить Сталину, другу многих лет, что на его болезненной, пронесенной через всю жизнь подозрительности сейчас играют самые темные силы, что из партии вырывают ее лучших людей. Круг неотвратимо сжимался. После истязаний расстрелян старший брат Серго — Папулия. Вынесен смертный приговор Алеше Сванидзе — человеку, который не раз делил с ними последний кусок хлеба. Сестра Алеши была женой Сталина, матерью его сына… С обыском незадолго до того приходили и на квартиру Орджоникидзе. Оскорбленный, разъяренный Серго весь остаток ночи звонил Сталину. Под утро дозвонился и услышал ответ:

— Это такой орган, что и у меня может сделать обыск. Ничего особенного…

Разговор со Сталиным утром семнадцатого. Несколько часов с глазу на глаз. Второй разговор по телефону, после возвращения Серго домой. Безудержно гневный, со взаимными оскорблениями, русской и грузинской бранью. Уже ни любви, ни веры. Все разрушено… Разделять ответственность за то, что никак не в состоянии предотвратить, Серго не мог. Подличать не хотел, это значило бы перечеркнуть всю прошлую жизнь… Оставалось уйти!..

Сталин явился тотчас после звонка Зинаиды Гавриловны. Ни о чем не спросил, только высказал удивление:

— Смотри, какая каверзная болезнь! Человек лег отдохнуть, а у него приступ, сердце разрывается.

Эти слова без ссылки на автора и были повторены в официальном медицинском заключении. Вскоре был арестован и уничтожен нарком здравоохранения Каминский, в прошлом бакинский работник, близкий Серго, очень неохотно подписавший официальное «заключение» о смерти.

Кто знает, о чем думал Серго в свои последние минуты. Возможно, он вспомнил и слова Ленина, сказанные им о смерти Поля Лафарга и его жены Лауры (дочери Карла Маркса), покончивших самоубийством в октябре 1911 года: «Если не можешь больше для партии работать, надо уметь посмотреть правде в глаза и умереть так, как Лафарги».

Смотреть правде в глаза! Наверное, нет умения более трудного и более необходимого человеку, особенно если он на гребне истории. Умел ли это делать Серго, вспыльчивый и горячий по натуре?

Об этом книга.

Я впервые увидел Серго в конце лета 1934 года. В качестве корреспондента «Известий» я писал отчеты о поездке Орджоникидзе по Уралу. Потом всякое бывало: и приятные беседы и строгий нагоняй за путаную корреспонденцию. Еще позднее — в недавние годы, когда я работал над книгой о большом российском революционере, друге В.И.Ленина — Ное Буачидзе, — посчастливилось многое узнать о детстве, о школьных годах Серго. По той простой причине, что Ной и Серго земляки, учились в одной школе. Из рук Ноя Серго, красивый кудрявый подросток, получил отпечатанную на гектографе работу Ленина «Что такое „друзья народа“ и как они воюют против социал-демократов?»… Так, уже зная финал, я приблизился к началу.

В веселых зеленых горах Имеретии, где в студеных водах речки Квадауры круглый год играет пятнистая форель, разбросала свои дома из каштановых досок деревня Тореша. Дом от дома на почтительном расстоянии, и все на разной высоте. Прежде чем сложить очаг и привить виноградную лозу, человек должен был вырубить террасу на склоне горы или очистить от леса и цепкого кустарника приглянувшийся холм.

…Никому не нужный взгорок сельское общество уступило под домишко церковноприходской школы. На весь большой и богатый Шорапанский уезд таких немудреных школ было четыре. А в школе-то всего одна комната для занятий. В ней попеременно давал уроки то учитель Виссарион Цицкишвили, то священник.

Как-то, уже ближе к весне, из губернского центра Кутаиса в Горешу прибыл главный инспектор церковноприходских школ. Солидный господин с большими правами стал проверять, что мальчишки усвоили из высочайше утвержденной программы. Вызвал к доске ученика четвертого — самого старшего класса. Дал решить задачку. Прошло несколько минут, и паренек с сильным имеретинским акцентом, но все-таки довольно понятно сообщил:

— Решил, ваше высокородие.

Инспектор пробежал глазами по цифрам и благосклонно потрепал вихры мальчугана:

— Садись, голубчик.

Тут бы учителю облегченно вздохнуть, священнику поблагодарить всевышнего, а они оба… побледнели. Неужто только потому, что ученик второго класса Серго Орджоникидзе (при крещении ему дали в честь деда имя Григорий, но родные и близкие с детства ласково звали его Серго) приподнялся, нетерпеливо тянет руку? Батюшка поспешно и даже неприлично громко кашляет, машет широким рукавом рясы. Серго тоже кашляет, но руки не опускает. Он давно отличался своеволием. Не далее как вчера этот рослый крепыш остановил на дороге священника и почтительно спросил:

— Мамао,[1] скажи, пожалуйста, кого больше на свете — дьяволов или ангелов?

Батюшка насупился, строго приказал:

— Иди, негодник, домой. Будет урок закона божьего, тогда я вразумлю тебя.

Серго не отставал:

— Мамао, я очень, очень прошу! Батюшка, незлой по характеру, сдался:

— Если тебя, Серго, добавить к дьяволам, то их будет больше.

Серго захлопал