Читать «Белое пламя дракона»

Это первая книга, повествующая о Тобиусе и Валемаре. Описываемые далее события имели место быть за несколько лет до событий романа «Драконов бастард».

На момент завершения «Драконова бастарда» «Белое пламя дракона», будучи его предтечей, нуждалось в полноразмерной переработке, поэтому сначала автор предложил издательству роман, написанный в реалиях уже более проработанного варианта мира, и лишь после этого взялся переделывать первоисточник.

Автор приносит читателям извинения, если эти обстоятельства причинили им неудобства.

Также автор выражает особенную благодарность Дарье Сергеевне – за то, что она терпеливо читала неотредактированные наброски этой книги в далеком две тысячи десятом году и безжалостно критиковала.

Гномский «торжок», или гоблинский «куп», – это, по сути, одна и та же игра. Разнятся они в основном формой карт и их названиями. Гномы играли пятиугольными картами, гоблины – треугольными, но правила «торжка» и «купа» повторяли друг друга практически полностью. Что характерно, сия схожесть, одна из ничтожного количества тех вещей, которые были у гномов и гоблинов общими, являлась причиной особенно сильной ненависти между этими двумя племенами. Кто первым придумал игру? Кто у кого ее украл? Гномы и гоблины спорили об этом гораздо больше, чем играли в «торжок» или «куп», а тем временем игру успели освоить люди, невысоклики и прочие существа по обе стороны от Хребта. В нее играли короли, играли простолюдины, в нее играли в дорогих салонах и на лавочках подле деревенских домов. В нее играли на огромном пне, служившем столом для посетителей таверны торговой стоянки Синедол, что располагалась у пересечения дорог Подсолнухов и Герани близ города Кавернхилл.

За пнем собралась компания из шести человек: наемный охранник, священник, приказчик, возницы, цитар в красной рубахе и молодой волшебник. Играли в «степенный» «торжок», а не в «прыткий», то есть карт наперегонки не швыряли, не кричали, не кляли друг друга, не хватались за специальные деревянные дубинки, требуя у противника выбросить тройку молотов: «Я же знаю, что она у тебя есть, хитроморда». Нет, в «степенном» «торжке» надо быть тоньше, следить за лицами других игроков, за своим лицом, блефовать, обманывать и набирать нужную комбинацию, а также надеяться, что пятигранные кости подсобят.

Игроки то и дело посматривали на волшебника, который глядел только на свою руку[1] и ни на что больше не отвлекался. Он выиграл две последние партии и не забрал банк только потому, что понял: если не даст остальным шанса отыграться, в ход пойдет острое железо.

Из оставшихся пятерых игроков достойно держал себя только приказчик, а больше прочих нервничал священник, чьи руки дрожали, а лоб потел. Цитар вел себя так, словно ему уже все равно, словно он в любом случае вырежет свою часть денег при помощи кинжала. Охранник хмурился на свою руку, возница будто сомневался, сильная у него комбинация или стоит сбросить пару карт и взять другие? Он то и дело менял их местами, силясь взглянуть на расклад с новой стороны.

Волшебник бросил кости, ему выпали «двойка» и «пятерка», но он пропустил свою возможность сбросить лишние карты, показывая остальным, что уверен в себе.

– Вскрываемся, – сказал приказчик.

Священник уронил свои карты, у него была пара. У охранника и цитара тоже не вышло ничего вразумительного, возница удивил ремесленным набором из пяти младших плотницких карт, сам приказчик выложил на стол трех подмастерий и две пятерки – молотов и кирок. Последнее слово осталось за волшебником, который, не чинясь, показал собравшимся большую кузнечную артель – пять старших карт кузнечной масти: горн, кузнеца, подмастерья, наковальню и десятку молотов.

– «Торжок» закончен, – сказал волшебник, привставая.

Вслед за ним привстал цитар. Это был крупный, широкоплечий, явно не обделенный силой человек. На широком кожаном поясе с заклепками висели ножны с кривым кинжалом и метательный топорик. Охранник напрягся, он был не настолько импульсивен, но у него имелись при себе палаш и желание вернуть деньги. Возница втянул нечесаную голову в плечи, священник завывал, пряча лицо в руках, а приказчик не предпринимал вообще ничего.

Что ж, подумал последний, если они преуспеют, я попытаюсь вернуть часть моих денег, но если нет, то окажусь не при делах. Расчет приказчика был вполне верным: ведь и охранник и возница были в караване, который сопровождал и он. Если волшебник останется без денег, возможно, им троим удастся оставить с носом и цитара. Священника можно не брать в расчет, он не боец и вообще неприятный тип. Насколько приказчик понимал, этот божий человек являлся странствующим проповедником, а также собирал пожертвования. Вот он уже начал стонать о каких-то несчастных сиротах, которые теперь останутся без пищи. Ничтожный кусок навоза не думал о них, когда ему шла хорошая карта, но, проиграв жертвенные деньги, не смог выдержать этого достойно, а теперь пытается давить на жалость. А еще святой отец! Приказчика передернуло.

Напряженное бездействие как-то затянулось. Волшебник и цитар смотрели друг другу в глаза, охранник выжидающе поглядывал на приказчика, который не передавал ему никаких посылов к действию. Тем временем священник понял, что мольбами денег не выклянчить, и внезапно изменился в лице.

– Все это происки Раздувателя Огня! Грязная магикская ворожба! Покайся, сын…

– Вот-вот, наведенные чары, – тихо и угрожающе согласился цитар, не сводя глаз с волшебника, который не шелохнулся и ничего не ответил.

Приказчик почувствовал, что пора готовиться к отступлению на безопасное расстояние. Вся складывавшаяся ситуация становилась возможной лишь потому, что волшебник был молод, безбород, одет в потертую ношеную полумантию и не внушал ни трепета, ни почтения. Жезл у него, конечно, был о-го-го, таким и голову разбить можно, но при этом, однако, оставалась надежда, что магик в силу неопытности окажется уязвим. С опытным волшебником никто бы за один игральный стол и не сел.

– Он умеет читать мысли честных людей! – надрывался священник, уже начиная верить в собственные слова как в стихи из Слова Кузнеца.

– Мыслей читать не умею, – тихо молвил маг, – но лица – легко.

Рука цитара выхватила кинжал, однако нож волшебника выпорхнул из ножен раньше и замер у цитарского горла. Причем руки волшебника даже не шелохнулись, его нож действовал сам. Священник взвизгнул и отскочил, споткнулся о стул, рухнул на пол и принялся барахтаться, путаясь в полах рясы. Охранник, на которого маг скосил свои жуткие желтые глаза, убрал руку от пояса, возница замер, как лягушка пред ужом, а приказчик, будучи человеком довольно умным, уже наблюдал за происходящим с расстояния в десять шагов.

Неизвестно, что произошло бы дальше, волшебник вполне мог перерезать цитару горло, исповедуя вечный принцип своей касты относительно тех, кто покушается на ее благосостояние. Да и кто вообще станет беспокоиться за жизнь какого-то цитара? Одним конокрадом больше, одним меньше, думал приказчик.

Распахнулась дверь, и в помещение проник дневной свет, а за ним и свежий воздух, который, впрочем, очень быстро испортился, потому что люди, вошедшие в общий зал, пахли конским потом и пылью. Это были солдаты при мечах и мушкетах.

– Мы ищем магика, – объявил офицер выглянувшему из-под стойки трактирщику.

Дрожащий палец оного указал в сторону большого пня.

– Чар… э-э… мм… это вы магик?

– Это я.

Нож медленно отлип от цитарского горла, оставив на коричневой коже тончайший красный след, перевернулся в воздухе и угнездился в родных ножнах.

– С вами ищут встречи по государственному делу, извольте пройти.

Волшебник неспешно ссыпал деньги в кошель, оставив на столе примерно четверть своего выигрыша.

– Изволю.

Торговля никогда не была легким ремеслом в Вестеррайхе. Особенно если ты не служил крупному торговому дому, который мог обеспечивать караваны хорошей охраной. Гораздо тяжелее шло дело у бродячих торговцев, которые колесили по дорогам на своих фургонах-лавках. Бывало, этот народ сбивался в целые аламуты[2], чтобы лучше обеспечивать свою безопасность и сообща отбиваться от лихих людей.

С ходом времени дорожные торговцы обзавелись целой культурой – собственными обычаями, приметами, особыми словечками и средой обитания. Частью этой среды были торговые стоянки, особые места близ развитых торговых путей, обычно устроенные под открытым небом, где торговый и деревенский люд мог продавать и покупать, будучи вне досягаемости городских законов. На торговых стоянках имелись увеселительные заведения, ночлежки, загоны для скота, охраняемые склады и, разумеется, прилавки, где торговали оптом и в розницу. Королевская власть предоставляла защиту таких мест самим торговцам, а потому взимала довольно скромную пошлину и не приставала почем зря.

Стоянка Синедол была по-настоящему вольной и не подчинялась ни торговым домам, ни довлеющему королевскому закону. За время своей жизни она раздалась вширь, став целым палаточным городом, немногочисленные настоящие здания которого являлись большими и малыми хибарами, легкими как в постройке, так и в демонтаже. Кривые грязные улочки, змеившиеся между скотными загонами, торговыми рядами и мастерскими, сходились в сердцевине Синедола, на торговом пятаке,