Читать «Сахалинские каторжанки»

— На севера, на севера, на севера! На севера, — сказали доктора. — На севера, где северный народ даже в пургу не пропадёт.

На севера отправилась Москва Брянск, Белоруссия, Литва. На севера: на Дальний на восток, на Сахалин, Курильск, Владивосток, на БАМ, Амур, в Хабаровск.

О, сколько ж нас пропало, пропало навсегда! Там наша даль-земля, она нас понесла и всё несёт, несёт вперёд, вперёд, вперёд!

А впереди пурга и бешеный народ. Ну кто его поймёт? То пляски-свистопляски, то мёрзлая вода, то горы-перегоры, то дружба навсегда!

И горе рекой: хоть купайся или пой про горы-перегоры, про рыбу и про лес, про баню, прорубь, шубу.

Ну вот и чёрт залез в истерзанную душу: «Такие, брат, дела.»

— Зачем же я припёрся на эти севера?

— На севера, на севера, на севера, на севера! — сказали доктора.

Я верю, верю, верю докторам, свой север никому я не отдам!

Пьяный доктор спит на лавке, мёрзлый город не поёт. Не помри сегодня, Клавка, сала шмат Колян несёт.

*

Сахалин — это такое место, куда постоянно кто-то приезжает и уезжает. Наёмники работают месяц, два, полгода, пять лет, десять и уезжают обратно. Поэтому Сахалин их глазами — это перевал база, вечный поезд, караван-сарай. Но есть и такие, кто остаётся тут навсегда. И тогда в их глазах остров постепенно превращается в родину, ту самую, самую-самую, родную и близкую. А о своей прошлой родине забывают навсегда. Вот спросишь их:

— Ты, друг, откуда?

А он и не помнит:

— Дык местный я, свой! Вы чё, ребята?

Но есть ещё и те, кто родился на острове. И их большинство. Вот им то Сахалин не кажется караван-сараем, для них это статичная территория окружённая колючей проволокой, то есть водой. И они точно знают, что тут рождённый, здесь и должен умереть. А те недосахалинцы, которые рискнули покинуть островную зону навсегда, умирают в страшных муках где-то далеко-далеко в Краснодарском крае или того хуже — в Калининграде. Ну такова участь всех предателей, не будем об этом.

Деревня Поконь, близ Клинцы, голодна Брянщина. Кулачий сын поляк Красновский снарядил резву тройку и помчался по ближайшим деревням — подыскивать себе невесту. Нашёл девку сугубо русскую. Родили они Варвару красу, длинну русую косу. А как Варварушка заневестилась, так и жених ей нашёлся — Колька из древнего рода Горыня. Тем самым наши поляки окончательно обрусели и успокоились. Молодые нарожали трёх детей. Одна из них была моя мама Горыня Валентина Николаевна (9.09.1941).

Началась война. Моего деда Николая забрали на фронт. Выдали форму, ружьё, отправили в первый бой и сказали:

— Беги!

Он и побежал. Упал. Наклонился над ним друг Степан:

— Николай, что с тобой, давай подмогу!

Глухой удар в спину Степана и грозный рык:

— Беги, не останавливайся! Без тебя подберут.

Больше Стёпа не увидел Горыню Колю ни живым, ни мёртвым. Обидно. Да. Погиб солдат не сделав ни единого выстрела.

*

Брянский ЖД вокзал — муравейник, народу тьма-тьмущая. На тюках сидит укутанный в старушечьи платки скелетик.

— Мама, — говорит скелетик вяло. — А куда едут все эти люди?

— Туда же куда и мы, детка, на Сахалин.

Худосочная мать скелетика, сжала в руке заветное письмо старшей дочери. Письмо прилетело с Сахалина, в нём Лида Рякина описывала как она, её муж, брат Володя и его жена Вера сытно живут на острове, работают на шахте Мгачи (а Вера портниха в доме быта), носят дорогущие шубы из натурального меха, а весной собирают папоротник в обмен на японские вещи. «Тут как в раю. Оказывается, жизнь есть! Хватай, мать, Вальку и к нам. Вам и квартирку в бараке дадут. Правда, правда!»

Над скелетиком склонился небритый мужик:

— Сколько ей?

— Шестнадцать.

— И куда её везёшь такую?

— В рай! То есть на сытный Сахалин.

Мужик равнодушно ткнул в скилетик пальцем:

— Не довезёшь, сдохнет в дороге, — и неспешно подошёл к кассам.

— Мам, а этот дяденька тоже на остров едет? — промычал скелетик.

Варвара, глотая слёзы, ответила:

— Да, Валентина, да. Куда ж ему ещё ехать? Сейчас все дороги ведут в рай.

*

Скелетик на Сахалине прижился: пошла Валя в школу, картошку с мамкой на сопке сажала, по грибы, по ягоды в лес с подружками бегала, ела кислое варенье (сахар — дефицит). А рыбу даже не ловила: вместе со всеми собирала на берегу идущую на нерест, выброшенную волной корюшку, салакушку, горбушу и кету. В общем, скелетик потихоньку отъедался: наращивал мышцы и жировую прослойку.

А Варвара устроилась на шахту коногоном, но странным таким коногоном: бабы вместо лошадей толкали вагонетки с углём. И мешки с картошкой на сопку и с сопки тоже тягать приходилось самой. И мешки с рыбой до дома. Валька, конечно, помогала, но дочку сильно не обяжешь: девка должна расти здоровой, ей рожать.

— Рай там, где нас нет, — бурчала Варвара, падая от усталости.

— Нет, мамочка, Сахалин — это самый настоящий рай! Никогда в голодный Брянск не вернусь! Слышишь, никогда.

*

Валя выросла девушкой чернявой-пречернявой, большеносой, тонкогубой с маленькими глубоко посаженными глазами — ну самая что ни на есть исконная рассеянка. И по зову предков начала искать: с кем бы разбавить свою чёрную, горючую Горынинскую кровь? И нашла таки мужичишку — Зубкова Ивана мальчишку. Ивашка был рыжий-прерыжий, конопатый-преконопатый, голубоглазый и всё время хихикал, как дурачок. Всё. Законы жанра соблюдены — можно жениться.

— Свадьбе быть!

Варвара выдала свою младшую дочь замуж и уехала с острова навсегда. Старшая дочь с мужем умотали жить в Ростовскую область, в Новошахтинск и позвали мать к себе, туда где есть фрукты и их можно есть. На Сахалине остался сын Володя с женой и детьми. Ну и конечно же, Валя.

*

Валентина Николаевна работала нянечкой в детских яслях. Но однажды ей надоело уставать, и она решила выучиться на какую-нибудь «белоручку». Поступила в Южно-Сахалинский педагогический институт на исторический факультет. Ну и училась себе потихоньку. А потом забеременела мной. Но вот как-то раз экзамены сдавать надумала. И так сильно перенервничала, что родила раньше срока. Институт мать всё-таки закончила, но работать в школу не пошла.

— Эти учителя не успеют дитя родить, как уже сдают двухмесячных младенцев в колыбельную группу, а сами на работу! Заставляют их что ли? — возмущалась мама.

Зато её из нянечек перевели в воспитатели. Потом в старшие воспитатели. А вскоре ясли упразднили в связи с тяжелыми временами, накрывшими всё государство. И баба Валя ушла на пенсию.

Где-то там, в Сибири, где конкретно — неизвестно, жили кулаки Зубковы. И эка оно обернулось: революция выгнала их аж на Камчатку. Ну там они и продолжили свой род. Началась война 41—45. Вавила Зубков выращивал картошку для фронта, а его супруга Прасковья работала поваром — кормила пахарей и другой честной народ. И было у них три сына: Колька, Сашка и младшенький Иванушка-дурачок (8.06.1937 гр. мой будущий папка). А жили они в селе Ключи, что у подножия вулкана Ключевская сопка (самый высокий активный вулкан в Евразии, 7000 лет).

*

— Пап, а Камчатка — это самое красивое место на земле?

— Да, сынок.

— Пап, а я точно самый баский в семье?

— Баский.

— Пап, а почему Американский хлебушко такой пышный, вкусный, а мамкин липкий и кислый.

— А потому что у неё лисичкин хлеб.

— Как это?

— Мамкин хлеб волшебный, лесной, с травками. Лисичка его печёт и мамке даёт. А тот, что с корабля, так то обычный хлеб. Ну хлеб и хлеб. Пучит от него, да и только.

— Да?

— Вот те и да.

— Пап, а это правда, что на большой земле идёт война с фрицами?

— Правда, сынок.

— А кто такие фрицы?

— Не знаю, но думаю, что это чёрные-пречёрные птицы, кружащие над страной.

— А наш Колька на фронт собрался.

— Да? Беги-ка, Ванечка, до Коляна и скажи, что батя ему ножичек боевой подарит. В дорожку, так сказать.

Покатился Ивашка с горки до хаты, а Вавила поплёлся пруток искать: «Жалко тощу жопу пороть. Но надо!»

*

После войны семья переехала на Сахалин в посёлок Мгачи. Иван Вавилович Зубков окончил школу и пошёл в Александровск-Сахалинский техникум. Хорошо так пошёл: три года ходил пешком по берегу моря 31 км туда