Малыш — очарователен. Кожа его не бледная. Молочная, с лёгкой смуглинкой. Круглые глаза, опушенные длинными ресницами. Глаза такие тёмные, что сомнений не остаётся, чьего производства ребёнок. Щёчки кажутся бархатными, их хочется погладить. Но я себя сдерживаю, напоминаю - ребёнка я боюсь.
– Ты кто? - спрашиваю я. — Ребёнок смотрит на меня, как на дурочку, и я поясняю, – в смысле, мальчик ты или девочка?
Он снова протяжно вздыхает – вот и бестолковая взрослая досталась. Я разглядываю. На нем серый, с картинками, комбинезончик. По нему пол ребёнка не определить. Такой хорошенький, что кажется — девочка. Но смотрит с таким снисхождением во взгляде, что сразу думается — мужик.
— Я не могу тебя оставить, – предупреждаю его я. – Ты не мой. Это так не делается. Меня арестуют и посадят.
Ребёнок вздыхает и суёт в рот кулачок. Кулачок явно интереснее этой бестолковой тёти, то есть — меня.
— Так, я звоню в полицию, - бормочу я.
Достаю телефон — связи ноль. Подпираю ребёнка подушками, чтобы не свалился на пол, вдруг он уже умеет ползать, поднимаюсь на чердак — лестница в узком коридоре, возле кухни. На чердаке связи ожидаемо тоже нет. Но в саду, возле дома есть дерево. Оно высокое. Вполне себе удобное — я лазала по нему, когда была маленькой, а сейчас у меня ноги точно длиннее стали. Открываю дверь. Смотрю на лес, а он смотрит на меня. Ушёл ли он, тот, кто принёс мне подкидыша? Или все ещё смотрит? Кажется, его тяжёлый взгляд теперь мне вечно будет мерещиться.
На двор падают квадраты света из окон. И добежать до нужного мне дерева всего шагов десять. Вскарабкаться, как можно выше. Там, наверху, связь должна быть. Но теперь мне жутко — я уже всего готова от судьбы ожидать. Стою, переминаюсь с ноги на ногу, боюсь шагнуть от двери. И потом смотрю вниз – на крыльце корзина. Люлька. Рядом с ней объёмная сумка – подкидыш то у меня с приданым. Тащу все это в дом и снова запираюсь.
Ребёнок гулит на кровати. Я смотрю на барахло у своих ног. Открываю сумку. Какие то тряпки, подгузники, бутылка – это хорошо, ребёнка явно кормить придётся. Высыпаю все на пол. Никаких документов. Переворачиваю люльку, но из неё падает только одеяльце и разноцветная погремушка. Ребёнок прибыл ко мне инкогнито. Ему же тем временем надоедает лежать спокойно и он снова начинает кричать. Так яростно дёргает ножками, что я предполагаю, что его подгузник полон. Расстегиваю, комбинезон. Ножки дергаются все более сердито. Пузо — округлое. Пупок немного торчит поверх пояса подгузника. Отлепляю застежку.
— Всё же, мальчик, - вздыхаю я. — Так и думала. Но все же, имей ввиду, я тётя сильная и независимая. Нечего тут командовать.
И да — обкакался. Горячей воды у меня нет, греть долго, мне явно нужно действовать быстрее он уже испачкал ножки, белье на моей постели. Зажмуриваю глаза и наскоро обтираю его салфетками. Снова отступаю, оставляя его голеньким и очень сердитым. Смотрю на окна — глубокая ночь уже. Завтра можно дойти до электрички утром. Позвонить, когда появится связь. Отдать его. Я не могу его себе оставить, так не делается, это незаконно!
— Я позвоню в полицию завтра, - объясняю я ребёнку.
Мальчик рад, что его избавили от подгузника. Относительно удовлетворён. На меня смотрит. Сосёт кулак - голодный, наверное. Нужно развести ему смесь, надеюсь, на банке с ней написано, в каких пропорциях это делать. Перевожу взгляд на его барахло. Сумка. На ней боковой карман. Бросаюсь вперёд, вдруг в этом кармашке ответы на все мои вопросы. Там деньги. Много, я столько разом никогда не держала в руках. А ещё - сложенный вдвое лист бумаги. Бумага настолько тонкая, что я вижу строчки, которые словно вдавлены в неё с другой стороны.
Открыть — не решаюсь. Подхожу к окну и смотрю в темноту.
— Я не могу оправдать твоих ожиданий, – говорю я темноте. — Прости, это мне не по силам.
Ребёнок плачет, я держу письмо в руке. Лист бумаги мелко трясётся, потому что руки мои дрожат.
Глава 4. Давид.
Я долго смотрел на окна, за которыми мельтешила Катя, всю важность с которой словно ветром сдуло. Надеялся увидеть Льва, хотя это только оттягивало и без того мучительное расставание. А потом увидел её в жёлтом светлом квадрате окна. Она что-то шептала. Я уверен - мне.
Ушёл, когда колени начали подгибаться. Что я мастерски умел всегда, так это ориентироваться на любой местности. Ждать поезда бесполезно, это до утра. Я пересек жидкий, почти нежилой поселок, вышел на трассу, голосовал. До места, где ещё недавно бросил свою машину доехал на груженой фуре.
— Бери, - устало сказал я водителю, который отмахивался от крупной купюры. — Просто возьми и все.
Сейчас его помощь была просто неоценима. На негнущихся ногах дошёл до машины. Её нашли. Ветки, которыми я её накрыл, небрежно отброшены в сторону. Двери нараспашку. Вся начинка, включая дорогое стерео, на месте. Это не просто взлом. Они нашли её.
Сел на водительское сидение. Посижу только пять минут. Достал из аптечки болеутоляющее, запил водой сразу несколько таблеток. Жаль, нет антибиотиков, жар не отпускает. Головой я понимаю, что нужно проверить машину на наличие маяков, которые наверняка поставили, а потом ехать отсюда, но сил нет. До этого мне помогал держаться Лев. Сейчас он в безопасности.
Голова кружится. Закрываю глаза. Вижу Льва. Не малышом, как сейчас. На несколько лет старше. Тощий, голенастый — я и сам таким был. Вихрастый. На коленке ссадина. Один передний зуб выпал, от этого детская улыбка кажется особенно задорной.
А за руку его держит Катя. На ней нет деловой юбочки - не налезла бы на живот, который округло вырисовывается под светлой тканью сарафана. Она тоже улыбается. Она счастлива.
Значит все будет хорошо, думаю я сквозь болезненный сон. Непременно будет. Я сильный, я все смогу. Я всегда мог. Но через иллюзорное, пока ещё не настоящее счастье, прорывается одна мысль. Они нашли машину. Они идут по следу.
– Катя, - шепчу я, словно она может меня услышать, я сам не слышу своего шепота. – Катя,