Читать «Чисто альпийское убийство»

Вы чувствуете раздражение? Смутное отвращение ко всему окружающему? Вас терзает беспокойство, внимание рассеянно, движения отрывисты и нервны? Работа не клеится, все валится из рук, да? Замучили головные боли и ломота в конечностях? Мышцы скованы до предела? Барахлит желудок, сердце скачет как бешеное, мучительно колет в боку — словом, нервная система шалит вовсю? Никак не проходит тяжесть в затылке? А как насчет мушек перед глазами? Пляшут? Ощущаете слежку за собой? Вас одолевают внезапные приступы глухой ярости? Бывают моменты, когда хочется все крушить, ломать, рушить? Не возникает ли у вас затаенного желания убить кого-нибудь?

Если вы обнаружили у себя один или несколько из этих симптомов, то скорее всего находитесь на одном из курортов в предгорье баварских Альп и как раз начинает дуть фён. Уютно устроившись на террасе какого-нибудь кафе с солидной историей, вы наслаждаетесь видом на величественный Веттерштайн, не уставая поражаться кристальной чистоте воздуха и великолепию гор. Вашу кожу гладит необычайно теплый, сухой ветерок, вы вдыхаете его струи с истинным наслаждением — однако не забывайте, что это фён! Он действует быстро и наверняка, в считанные минуты влияя на все ваши ощущения, так что радуйтесь, если у вас проявятся только лишь два-три из вышеперечисленных тревожных признаков.

Точный механизм воздействия ветра на человека не изучен до конца и в наш просвещенный век, так что остается загадкой, почему он шутит с нами такие дурные шутки. Окутанное аурой загадочности, непостижимой тайны, это природное явление, возможно — возможно! — состоит в тесном родстве с языческими божествами, со злыми стихиями, не зря же его действие на человеческую психику носит, как правило, ярко выраженный негативный характер. Больше всего от роковых дуновений фёна страдают коренные жители альпийских городков — климатических курортов, как по иронии судьбы называются эти места. Там на коварный ветер с гор можно списать если не все, то многое. Недавно один участковый судья из такого живописного уголка планеты, окруженного высокими Альпами, вынес весьма знаменательный приговор. В мотивировочной части решения он заявил, что обвиняемый заслуживает снисхождения, поскольку совершил преступление, находясь во власти фёна. Суд вышестоящей инстанции отменил это решение, однако разве обитатели равнин смыслят хоть что-нибудь в таких вещах?! Что им известно о легендарном ветре, который мощными порывами скатывается с гор в долины, расшатывая людские нервы сильнее чего бы то ни было на свете? При этом он сводит с ума далеко не каждого встречного и поперечного. Испытавшие на себе чары фёна образуют своего рода тайное общество, члены которого сразу же узнают друг друга на улице. Между ними считается, что такая преходящая «контузия» лишь обостряет чувствительность.

В 1790 году, перед тем как пересечь Альпы во время своего знаменитого путешествия в Италию, Иоганн Вольфганг фон Гёте записал в дневнике: «Прибыли в Миггенвальд. Едва я вышел из кареты, как налетел горячий сильный ветер, точно примчавшийся из далеких стран. Наскоро записав идею по поводу „Фауста“, я впал в изрядное уныние».

Во всяком случае, в дни повышенной активности фёна бывает и такое: два человека мирно беседуют за столом, и вдруг один из них становится обидчивым, раздражительным, нетерпимым, начинает злиться и брызгать ядом, в то время как другой теряется в догадках, в чем же его вина. Как раз в такой день внезапно помутился рассудком один мальчик — казалось бы, обычный двенадцатилетний подросток, в целом послушный, из благополучной семьи, сын заботливых родителей, относящихся к самой что ни на есть середине среднего класса. По непонятным причинам в мальчишку вселился бес, заставив собрать из пластмассовых деталей точную копию автомата Калашникова. С любовью оглядев свой «АК-47», Паули Шмидингер скорчил жестокую мину и стал целиться в сограждан из «муляжа оружия», как писали потом в полицейских отчетах.

На кладбище у подножия горы Крамершпиц тоже безраздельно властвовал фён. Солнце безжалостно палило, ярко-голубое небо украшали классические линзовидные облака. За кладбищенской стеной вздымалась во всю свою гигантскую — без малого двухтысячеметровую — высоту гора, и крест, установленный на ее вершине, дерзко маячил над похоронной процессией.

— Revela Domino viam tuam…[1] — устало тянул псалом старший приходской священник.

— …et spera in eum…[2] — безо всякого воодушевления продолжал второй священник.

Пастыри витали в мыслях где-то далеко, похоже, теряя нить происходящего.

— Subportantes invicem[3], — нараспев произнес второй священник, тут же ловя на себе укоризненный взгляд коллеги. Ведь этот стих читался не на похоронах, а на свадьбах. — …et ipse faciet[4], — сразу же исправил свою оплошность клирик, и родственники покойного даже ничего не заметили.

Гроб с телом усопшего (Франтишек Говорчовицки, мастер-жестянщик чешского происхождения) опустили в могилу с громыханием, словно черную восьмерку в лузу — к явному удовлетворению всех провожающих. При жизни его мало кто любил, этого Франтишека. Два кладбищенских рабочих, ответственных за вояж в преисподнюю, неслышно отбежали в сторону. На специальном лифте, позволявшем якобы без проблем опустить гроб в могилу, была неверно установлена скорость, и ящик с покойником грохнулся оземь со всего размаху. Со дна ямы послышался предательский треск: судя по всему, раскололось дерево — а может, и не только, однако никого из присутствующих не заботило, что именно пострадало. Никто не хотел задумываться над этим. Не иначе большинство родственников и знакомых были рады отделаться от такой головной боли, как Говорчовицки. Одна из женщин в черном что-то сказала по-чешски, и все засмеялись. Не улыбнулась только супружеская чета, которая стояла чуть поодаль и явно не относилась к семье покойного. Это были владельцы похоронной фирмы «Гразеггер», основанной в 1848 году. Жена закрыла лицо руками, муж побледнел. Вскоре заиграла траурная музыка, и здесь тоже не обошлось без накладок: похоронный марш звучал нестройно и фальшиво, гораздо фальшивее, чем это обычно бывает с похоронными маршами. Особенно отличались духовые, ведь тромбонист с завидным упорством отклонялся от тональности на полтона.

Когда самый ответственный момент миновал, вздохнули с облегчением все: священнослужители, неумелые кладбищенские рабочие, разбитые похмельем музыканты оркестра и довольные жизнью близкие умершего. Но громче всех перевели дух Игнац и Урзель Гразеггер. Еще бы — несколько мгновений назад они были на волосок от катастрофы.

На следующий день, в воскресенье, во время вечерней заупокойной мессы по Франтишеку Говорчовицки, Инго Штоффреген вышел из дома, запер за собой дверь и отправился на концерт фортепианной музыки. Это был широкоплечий, мускулистый молодой человек с добродушным выражением лица, которое несколько портили жиденькие усики, и почему-то ни один из близких друзей не посоветовал ему сбрить их. Стрижку Инго носил короткую, обтекаемой формы, а лицо