— У твоего сна миллион разных толкований. Например, ты не можешь достигнуть цели в карьере или в личной жизни, будто что-то тебя удерживает.
Джозефина смотрела на меня, недоуменно моргая, — то ли до нее не дошел смысл моих слов, то ли ей не под силу представить, что на ее пути к цели могут возникнуть препятствия.
— Спасибо, — наконец произнесла она, вновь безмятежно улыбаясь; все ее сомнения быстро рассеялись. — Ты едешь с девочками из отдела продаж в Хэмптонс[4] на выходные?
Я отрицательно покачала головой. Скорей бы уже вернуться к работе. Каждый день в пять тридцать у меня тренировка в спортзале, значит, нужно уйти из офиса ровно в пять. Я привыкла держаться в форме, так что не могу себе позволить тусоваться после работы. Нет, я ничего не имею против коллег — они веселые, молодые и креативные, и даже тридцатилетние ведут себя совсем не как тридцатилетние. Просто предпочитаю общаться с ними в офисе, чтобы можно было ретироваться на рабочее место, если вдруг кто-то вздумает задавать вопросы помимо «в каком районе ты живешь?» и «как тебе проще добираться до работы — на метро или на такси?».
— Нет, — ответила я. — На выходных останусь в городе. — Что за люди? Жалуются на перенаселенность и тем не менее едут в одно и то же время на одни и те же пляжи, чтобы влиться в ту же самую толпу, от которой пытаются сбежать. — Все равно вода еще ледяная, апрель на дворе.
Джозефина сморщила носик; больше ни один мускул на ее лице не дрогнул. Она говорила, что использует ботокс лишь в качестве превентивной меры, но, судя по ее виду, скоро она станет совсем как женщины-горгульи, бродящие по бутикам на Пятой авеню. Как сказала бы Сисси, это просто неестественно.
— Не холоднее, чем обычно, — заявила она. — Давай с нами, будет весело. Мы сняли огромный дом в Монтоке. В моей комнате две большие кровати, если ты не против жить со мной. Истолкуешь всем сны.
Искушение было велико. Я никогда не тусовалась в компании и не водила дружбу с девушками, арендующими дома на курортах. В начальной школе у меня были подружки, но к средней школе все они разбились на группки, ни в одну из которых я не попала. Правда, я всегда дружила с Мейбри и ее братом-близнецом Беннеттом. Наши мамы были лучшими подругами, нас в младенчестве даже купали в одной ванночке. С тех пор мы все делали вместе — до выпускного класса, когда наша дружба приказала долго жить.
Воспоминания помогли мне побороть соблазн.
— Спасибо за приглашение, но я, пожалуй, останусь дома. Надо переставить мебель. Давно уже собираюсь.
Джозефина удивленно взмахнула ресницами.
— Ладно. Наверное, это к лучшему. Не хочу оказаться с тобой рядом, когда ты наденешь бикини.
— К твоему сведению, я не ношу бикини. — Мне как-то ближе футболка и шорты. — Но все равно спасибо. Может, в следующий раз.
На столе зажужжал мобильник. Для этого номера нет ни картинки, ни имени — я помню его наизусть. Я не шевельнулась, чтобы ответить на звонок.
— Не будешь брать трубку? — осведомилась Джозефина.
Ей даже не пришло в голову уйти и дать мне поговорить в уединении. Я сбросила звонок.
— Нет. Потом ему перезвоню.
— Ему?
— Это мой отец.
Я принципиально не отвечала, сколько бы он ни пытался дозвониться. Когда я только приехала в Нью-Йорк, он часто звонил; где-то через год количество звонков сократилось до одного в неделю. Папа набирал мой номер в разные дни и разное время суток, словно хотел застать врасплох. Он не сдавался. Я тоже, ведь фамильное упрямство Ланье у меня от него.
— Значит, у тебя есть отец, — выжидательно произнесла Джозефина.
— А у кого его нет?
Телефон снова зажужжал. Я хотела положить мобильник в ящик стола, но на экране высветился другой номер — тоже знакомый, однако его обладательница никогда не звонит в рабочее время. Это Сисси — женщина, вырастившая мою мать; мне она как бабушка. Сисси с благоговением относится к тому, что я работаю в Нью-Йорке, поэтому не решается отрывать меня от дел. Не иначе что-то стряслось.
— Извини, — сказала я Джозефине. — На этот звонок я должна ответить.
— Ладно, только имей в виду: если твое мертвое тело найдут в мусорном баке где-нибудь на окраине Квинсленда, мы не будем знать, кому сообщить.
Пропустив слова Джозефины мимо ушей, я повернулась к ней спиной.
— Сисси, — сказала я в трубку. — Что случилось? У тебя все в порядке?
— Нет, золотце, боюсь, что нет. — Голос у нее хриплый, как будто простуженный. — Твоя мама…
— Что с ней?
Айви Ланье всегда была непредсказуемой, и я уже привыкла к ее чудачествам, но слова Сисси даже меня выбили из колеи.
— Она пропала. Ее никто не видел со вчерашнего утра. Твой папа вечером вернулся с работы, а дома ни мамы, ни машины. Мы обзвонили всех ее подруг… Никто ничего о ней не знает.
— Ее нет со вчерашнего утра? Вы вызвали полицию?
— Да, сразу же, как только поняли, что она исчезла. Шериф составил рапорт и отправил людей на поиски.
Мой разум переполнился и тут же опустел, как болото при отливе. Цепляясь за жалкие остатки слов, оказавшиеся в моем распоряжении, я наконец сформулировала вопрос:
— Где она была вчера утром?
Молчание.
— У меня. Айви приходит сюда каждый день — уже целый месяц реставрирует старый стол ее отца в гараже. Она заходила в дом; на кухне полный кавардак. Все, что лежало в ящиках, валяется на полу. Похоже, она что-то искала.
— Ты догадываешься, что именно? — Меня удивили панические нотки в моем голосе.
Сисси задумалась.
— Может, ей понадобились чистые тряпки для работы. У меня в кладовке их целый мешок. Правда, сейчас он пустой. Наверное, она забыла, что все извела.
— Но ведь мама искала в ящиках и буфетах.
— Да, верно. Я увидела — машины нет, и решила, что Айви просто уехала в хозяйственный магазин, но полиция проверила — она там не появлялась. Мы с твоим папой с ума сходим от беспокойства.
Я закрыла глаза, предугадав ее следующие слова.
— Возвращайся домой, Ларкин. Не хочу быть одна. Мне страшно… — Голос Сисси пресекся.
— Ты же знаешь, мама любит сорваться с места и куда-нибудь уехать. Ты сама прозвала ее одуванчиком, помнишь? Она не в первый раз уезжает, никому ничего не сказав.
Я понимала, насколько пусты и лицемерны мои слова. Снова вспомнился мой сон, и у меня перехватило дыхание, будто я наконец ударилась