— А ты говорил, зазря потратились… — смуглый бородач пнул неподвижного Грена. — Ишь… лежат… как живые…
Он хохотнул и, подняв рунный шар, подбросил на ладони.
— Знатная штучка…
— Не трогай, — велел человек в плаще.
Теперь было видно, что сам он не столь уж высок, как мне показалось. Роста скорее среднего, худощавый и нездорово бледный.
— А ты мне не указывай, — бородач сунул шар в кошель.
А кошелей на широком поясе его висело с дюжину. Одни тощие, затасканные, другие — вида солидного, третьи и вовсе роскошные, явно знавшие иных, куда более приличных хозяев.
— Я не указываю, — маг присел у тела и положил пальцы на шею. — Я предупреждаю. Схватишь сторожевое проклятье, ко мне не приходи…
— Да я…
— Тихо, — бросил третий, и стало и вправду тихо, хотя этот человек был вовсе уж невыразителен.
Не высокий.
Не низкий.
Не полный, но и не худой. Какой-то настолько никакой, что я и лица-то разглядеть не могла.
— Полог, — пояснил Альер, проводя над типом ладонью. И тот, словно почувствовав что-то этакое, обернулся… свистнул клинок, рассекая воздух, и ушел куда-то в переплетение колючих ветвей.
— Что за…
— Нервишки шалят, Халым? — заржал бородач, но как-то тоненько, и отступил на всякий случай. — Готовы все…
— И чутье неплохое, — Альер покрутил в руках призрачный нож. — И оружие… интересно, зачем он с этой швалью связался-то?
Нож развеялся по мановению пальцев духа, и тот подмигнул мне, чтобы в следующее мгновенье оказаться за спиной Халыма.
— Почто путников мирных обижаете? — спросил Альер.
И захрипел.
Упал на землю, хватаясь за рукоять второго ножа… и застыл в позе столь картинной, что даже я не поверила. А уж наемники тем паче.
— Что за хрень? — поинтересовался бородач.
— Я не хрень, милейший, — Альер сел и от ножа избавился. — Я, если позволено будет заметить, дух воплощенный…
…он поймал черный ком, который сунул в рот.
— Премного благодарю, — он изобразил насмешливый поклон. — Если у вас еще найдется проклятье-другое…
— Не траться, — глаза у Халыма тоже были бесцветными. — Духи безвредны…
…это они, конечно, зря. Может, обычные и безвредны, но вот Альер… глаза у него нехорошо так блеснули. Правда, кажется, это лишь я заметила.
— Если привязку найти, то можно подчинить… — маг втянул очередной ком в пальцы.
— Заканчивайте, — Халым будто разом утратил интерес и к октоколесеру, и к Альеру. Он подошел к нам с Ричардом и наклонился.
Уставился немигающим взглядом.
И смотрел… смотрел… Чего увидеть пытался? Нимб в моих волосах? Тайный знак? Или просто забавляло это зрелище? Извращенец несчастный.
Присев на корточки, он коснулся шеи.
Хмыкнул.
И сказал:
— Здравствуй, красавица…
— И тебе доброго дня, — пробормотал Ричард, вгоняя сложенные щепотью пальцы в смуглую шею. И Халым дернулся было, захрипел, а потом…
…потом глаза его вскипели, а на щеках проступили черные пятна. Они стремительно расползались, и кожа живого мертвеца — а Халым стал мертв в тот миг, когда Ричард к нему прикоснулась — слезала лохмотьями…
Ох, не стоило вспоминать о подобном.
В горле ком застрял. И меня снова вывернуло.
…бородач закричал, так протяжно, жалобно, а потом захлебнулся кровью, но почему-то не умирал долго. Или мне показалось, что долго? Катаясь по земле, хрипя, раздирая пальцами распухшее горло.
Над магом вспыхнула белая пелена.
И пошла язвами.
Он сражался молча. Выставил руки, будто упираясь в стену. И я даже видела эту самую стену, из мутного стекла, как и трещины, по ней поползшие. Они то вспыхивали, то таяли, чтобы появиться в другом месте, и это противостояние длилось и длилось, чтобы закончиться в один момент.
Маг покачнулся.
И упал.
И не поднялся. И лежал, когда Ричард подошел. Присел.
…прикрыл его глаза. Пожалуй, он единственный из троих выглядел почти нормально…
— Ливи, деточка, — Грен подал мне руку. — Не надо тебе смотреть на такое…
…когда я вернулась в тело, пожалуй, именно этот момент прошел мимо. Вот я стою над собою же, и вот уже со стоном пытаюсь подняться, а руки увязают в иссушенной земле. Она, мелкая и черная, липнет к вспотевшей коже, и руки выглядят черными.
Красными.
— Куда поперла, дура? — вежливо осведомился Ричард, сплевывая.
Только плюнуть не получилось, розовая слюна прилипла к подбородку, и он раздраженно стер ее.
— Я…
Я хотела кричать.
И плакать.
И если бы он полез спрашивать, как я, не ранена ли, не испугана ли, я бы расклеилась и разрыдалась. Но он не стал. И руки не подал. И просто стоял, глядя, как я пытаюсь подняться… и уже за это я была ему благодарна.
— Жива. Не ранена. Все в порядке. Спасибо, — сказала я, вытирая грязь о юбку, которая и без того была безнадежно испорчена.
— В следующий раз сиди там, — Ричард махнул в сторону октоколесера.
Я хотела сказать, что надеюсь, что следующего раза не будет, но промолчала. Будет. И мы оба это понимаем. И наверное, нам действительно повезло несказанно, что он…
— Как ты… — я сглотнула и отвернулась, стараясь не думать о мертвецах, которые меня окружали.
— Альтернативные… техники, — Ричард вцепился в гроздь подвесок. — Иногда… оказываются очень… полезными…
Я кивнула.
И именно тогда, на кивке, меня и вырвало в первый же раз.
— А…
— Скоро очнуться, — Ричард протянул платок. — Это… недолго…
Он сглотнул и отвернулся, пытаясь выглядеть невозмутимым. Но почему-то я в эту невозмутимость не поверила.
Глава 2. Некромант и обстоятельства
…убивать ему не приходилось.
Людей.
Нежить — дело иное, ее упокоить — святой долг порядочного некроманта, а еще его единственный заработок. Да и нет в нежити, пусть порой весьма человекообразной по виду, ничего действительно человеческого. А сейчас на траве лежали люди.
Трое.
…и тот снайпер, чье тело, Ричард надеялся, уже убрали и упокоили на городском кладбище.
И ведь эти — не последние. Слухи расходятся, что круги по воде. Ульрих поспособствует, чтобы круги эти были велики,
Оливия стиснула кулачки. Выглядела она бледной, но в истерику ударяться явно не собиралась, что само по себе радовало: сил на чужие истерики у него не было.
Сил вообще не было.
Он и стоял-то исключительно на упрямстве…
…а хуже всего, что ему пришлось использовать «Серый тлен», забытый, но, несомненно, запрещенный. И действенный…
— Я тут… просто посижу, ладно? — поинтересовалась Оливия, отползая от мертвеца. Вид тот, к слову, имел преомерзительный. Да и воняло…
— Посиди, — разрешил