Она подошла и выключила звук на телевизоре. Энн-Мэри шумно сопела на диване: от громкого, прерывистого дыхания дрожали картины на стенах гостиной. На кофейном столике, чтобы можно было дотянуться рукой, стоял высокий стакан со льдом и водкой, потому что водка похожа на воду, и они обе могут притвориться, что там точно вода. Сорока редко подходила к стакану, чтобы понюхать его содержимое, но чувствовала запах от матери, которая утром не приняла душ и источала из каждой поры чистый этанол. От этого у Сороки засвербило в носу еще сильнее, чем от хлорки.
Когда ужин был готов, она съела его стоя на кухне, прямо из кастрюли, единственным чистым прибором в доме – деревянной лопаткой, которой перемешивала еду. На вкус макароны напоминали картон, посыпанный сухими опилками, но это ее почему-то успокаивало: знакомый вкус, мелочь, на которую она могла положиться.
На обед Сорока каждый день покупала жирный бутерброд с жареным сыром и пакетик яблочного сока, а на завтрак иногда ела ложку‐другую творога, если не забывала и если творог не зеленел от плесени.
Она уже давно не ела овощей.
Сорока открыла холодильник и нашла брокколи, покрытую настолько противным белым налетом, что сама брокколи едва распознавалась – виднелось только крохотное зеленое пятнышко. Сорока решила ее не выбрасывать.
– Нет тут никаких овощей, – прошептала она, а затем захлопнула дверцу, оставляя голос внутри, чтобы он остыл.
* * *Сорока всегда приходила в школу рано. На это было две причины: она хотела выйти из дома до того, как встанет мать, и добраться до своего шкафчика до того, как Эллисон подойдет к соседнему.
Девочка вытащила все учебники на день, чтобы не возвращаться к шкафчику раньше, чем через полчаса после последнего урока, не сталкиваться с Эллисон и гарантированно не видеть ее после школы. Рюкзак заметно скрипел под тяжестью книг, спина – под тяжестью рюкзака.
Сорока пришла на первый урок и обнаружила, что в кабинете английского, как и ожидалось, пусто. Она любила предсказуемость: ей нравилось, что мистер Джеймс каждый день приходил всего за пять минут до начала занятий, а значит, она пробудет одна в темной комнате сорок блаженных, тихих минут. Она села у окна в дальней части класса, вытащила домашнее задание, которое должна была сделать на выходных, и невидящими глазами уставилась на учебную программу, пытаясь сосредоточиться:
Прочтите рассказ «Куда ты идешь, где ты была?» Джойс Кэрол Оутс. Ответьте на следующие вопросы:
Почему Конни уходит с Арнольдом Френдом?
Какое значение придается имени «Арнольд Френд»?
Какое значение придается тому, что Конни одержима расчесыванием волос?
Какой смысл кроется во всем?
Сорока прищурилась и снова перечитала четвертый вопрос. Он распался и преобразовался у нее на глазах во что-то более осмысленное.
Сорока не читала эту историю. Она достала из рюкзака учебник английского языка и открыла его.
Глаза отказывались видеть так, как надо.
Она не могла разобрать ни единого предложения.
Поэтому Сорока вытащила из рюкзака блокнот на спиральной пружине, веселый, желтый, резко контрастирующий с темным облаком, которое постоянно висело вокруг нее. Чернилами в правом верхнем углу обложки было написано: «Город Близь».
Блокнот был изношенным и потертым, желтая обложка выцвела и по краям облупилась до картона. Девочка писала в нем уже несколько месяцев, точнее, полгода – она начала его на следующее утро после того, как застала отца и тетю. Тогда Сорока и придумала город Близь и, открыв первую страницу, написала: «Жаль, что я не живу в другом месте. В крохотном идеальном уголке. Город бы назывался Близь. Он был бы без людей, машин и шума. Просто зеленый широкий холм с яркой травой, почти как лайм».
Теперь она открыла первую же пустую страницу где-то посередине, после тех, что были заполнены аккуратным мелким почерком, и написала:
В Близи всегда настолько тепло, что можно плавать.
В Близи я всегда чувствую себя так, словно плаваю.
В Близи вода теплая, как в ванне.
А потом она услышала, как кто-то поставил сумку на учительский стол. До урока оставалось пять минут, мистер Джеймс пришел как раз вовремя.
– Доброе утро, Маргарет, – сказал он. Она закрыла блокнот и сунула в рюкзак. Мистер Джеймс подошел к ее парте и постучал пальцем по учебнику английского:
– А, решила освежить память? Что думаешь? Знаю, рассказ мрачноватый.
Сорока ничего не думала о рассказе, потому что не читала его. Поэтому вместо ответа она попыталась не встречаться с учителем взглядом.
Мистер Джеймс склонил голову набок и посмотрел на нее с выражением, которое можно описать как осторожный оптимизм:
– Маргарет?
– Простите, – сказала Сорока. Она без особого энтузиазма пыталась придумать какое-нибудь оправдание, но в голове было пусто, огромное белое пятно.
– Маргарет, ты не читала то, что я задавал? С твоими оценками никак нельзя пропускать еще одну домашнюю работу.
– Я могу сделать ее сегодня вечером, – сказала она.
– Я не принимаю работ с опоздаем, Маргарет. Мы это уже обсуждали.
– Я могу сделать ее в комнате для самостоятельных занятий.
– Но у тебя же были целые выходные – как ты объяснишь то, что не прочитала ни одного рассказа?
А как это можно объяснить?
Даже если бы она могла придумать ответ, ей не выдалось такого шанса – прозвучал звонок, и одноклассники прилежно зашли в класс, заполнив пространство, забрав весь воздух. Сорока опустила голову и изо всех сил старалась дышать ровно.
* * *Обед. Бутерброд с жареным сыром, жир с которого капал на поднос с едой.
Раньше она всегда сидела с Эллисон и гадала, кто еще подсядет к ним за стол. Сидевшие постоянно менялись по мере того, как школьники попадали в расположение или немилость Эллисон.
Теперь быстрый взгляд на стол показал, что люди, которых Сорока когда-то считала друзьями – Элизабет, Николь, Бриттани, – едят вместе и смеются.
Полгода назад она выбрала себе новый стол. В другом конце столовой, подальше от Эллисон. Сорока увидела там пустой стул и спросила, можно ли сесть. Брианна ответила:
– Это свободная страна, девочка.
Люк спросил:
– Ты Мэгс, да?
Клэр сказала:
– Добро пожаловать к Балбесам! Ты не против кровавых жертвоприношений?
А Бен ничего не сказал, только слегка отодвинул стул в сторону, давая понять, что она может сесть рядом.
Сорока знала, что ее приняли, потому что у каждого из них было свое прошлое.
У Брианны в девятом классе начались месячные, и кровь протекла сквозь джинсовые шорты, поэтому ее исключили изо всех культурных разговоров, ведь всем известно, что о месячных надо молчать и отрицать их любой ценой.
Люк встречался с самой блондинистой болельщицей в команде, пока не стал бисексуалом и не сошелся с квотербеком одной из соперничающих футбольных команд Дали.
Отец Клэр покончил с собой, когда они учились в средней школе, и ее стали избегать, словно горе