Читать «Все на продажу»

В преддверии лета 2000 года Нью-Йорк, где улицы искрились, казалось, золотой пылью коммерческого успеха и экономического подъема, был, как всегда, занят делом. Мир был готов спокойно перейти в очередное тысячелетие, президент снова избежал импичмента, двухтысячный год наступил всего лишь под легкое шипение, как при откупоривании старой бутылки французского шампанского. Город сиял всем своим величественным, вульгарным, безжалостным великолепием.

В данный момент у всего города на устах был Питер Кеннон, адвокат, подвизавшийся в шоу-бизнесе и вытянувший из клиентов-знаменитостей примерно 35 миллионов долларов. В ближайшие месяцы и годы будут новые скандалы, миллиардные убытки, ограблению подвергнется все американское общество. Но пока в «деле Питера Кеннона» упоминалось достаточно громких имен, чтобы жадные до сплетен Нью-Йоркцы чувствовали временное удовлетворение. Все мало-мальски значительные люди знали либо самого Питера, либо кого-то, беспардонно им обманутого, и полагали, что одураченным самим следовало бы держать ухо востро.

Одним из пострадавших был рок-музыкант тридцати одного года от роду по кличке Диггер. Диггер был одной из диковин, довольствующихся короткой кличкой, начинавших совсем скромно и выглядящих чудаками. У этого выходца из Де-Мойна, штат Айова, были грязные светлые волосы и пугающе белая прозрачная кожа, под которой синели вены. Его отличительным признаком могла считаться мягкая шляпа с плоской тульей и загнутыми полями.

В пятницу под вечер, накануне Дня поминовения, он спокойно сидел у бассейна летней виллы в Сигапонаке, вблизи Хэмптона, арендованной за 100 тысяч, курил сигарету без фильтра и смотрел на жену Патти, увлеченно болтавшую по телефону.

Диггер затушил сигарету в горшке с хризантемой (там уже выросла горка окурков, которую позже уберет садовник) и откинулся в деревянном шезлонге. День выдался чудесный, к тому же он откровенно не понимал всего этого шума из-за Питера Кеннона. Считая целью жизни быть выше презренной гонки за наживой, Диггер не имел представления о цене денег. Его менеджер подсчитал, что он потерял около миллиона долларов, но Диггеру миллион представлялся смутной абстракцией, понять которую можно было только при помощи музыки. Он полагал, что сумеет вернуть этот миллион, сочинив один-единственный хит, но в такую очаровательную погоду, лениво нежась в шезлонге, он был готов вообще махнуть рукой на потерю.

Его горячо любимая жена Патти находилась в сильном волнении от получасовой болтовни по телефону с сестрой Джейни Уилкокс, знаменитой моделью из «Тайны Виктории». Патти сидела в бельведере в закрытом купальнике, совмещая болтовню с солнечной ванной. Она поймала взгляд мужа, и они сразу поняли друг друга. Патти встала и направилась к нему. Он по привычке залюбовался ею: светлыми, с рыжим оттенком волосами, достающими до лопаток, очаровательным курносым носиком с веснушками, круглыми голубыми глазами. Ее старшая сестра Джейни считалась настоящей красавицей, но у Диггера был на это свой взгляд. При одинаковом с Патти вздернутом носике у Джейни был коварный, даже роковой облик, чтобы его привлечь; к тому же он считал, что Джейни с ее порочным подходом к деньгам и положению в обществе, с ее ветреностью и высокомерием, с ее увлеченностью собой — попросту самовлюбленная идиотка.

Подойдя к нему, Патти протянула телефон:

— Джейни хочет поговорить с тобой.

Он скривился, обнажив желтые зубы, мелкие и неровные, и взял у жены телефон.

— В чем дело?

— Ах, Диггер… — Мелодичный, капризный голосок Джейни всегда его раздражал. — Прости меня. Так и знала, что Питер совершит непростительную глупость. Надо было заранее тебя предупредить.

— Откуда тебе было знать? — осведомился Диггер, вытаскивая из зубов крупинку табака.

— Я встречалась с ним несколько лет назад, — призналась она. — Всего неделю-другую! Он всех вокруг считал паршивыми полячишками…

Диггер поморщился. Его настоящая фамилия была Вачанский, и он подозревал, что Джейни намеренно его провоцировала.

— И что дальше? — процедил он.

— А то, что я всегда знала: он жулик. Я так расстроена! Что ты намерен предпринять?

Диггер покосился на жену и ухмыльнулся:

— Если ему так необходимы мои денежки, пусть ими подавится.

На том конце телефонной линии ахнули, помолчали, потом прозвучал мелодичный смешок.

— Вот ужас! Прямо буддизм какой-то! — Как она ни старалась, в ее тоне слышалось презрение. Не зная, что еще добавить, она спросила:

— Наверное, я увижу тебя сегодня вечером у Мими Килрой?

— Какая еще Мими? — поинтересовался Диггер усталым голосом, которым говорил обычно, когда его спрашивали про Бритни Спирс. Он отлично знал, кто такая Мими Килрой, но, поскольку та принадлежала к категории, которую он, как многие люди его поколения, не выносил, — к белым протестантам-англосаксам, к тому же республиканцам, он не намеревался подпевать Джейни.

— Мими Килрой, — капризно произнесла Джейни. — Дочь сенатора Килроя.

— Ну да… — протянул Диггер.

Разговор окончательно потерял для него интерес: Патти присела рядом и обвила стройной ногой его поясницу, заглянула в лицо, дотронулась до плеча — и его, как всегда, охватило нестерпимое желание.

— Мне пора, — буркнул он в телефон и дал отбой. Посадив Патти себе на колени, он принялся ее целовать. Диггер был глубоко, романтически, без малейшего цинизма влюблен в жену, для него это было важнее всего. Питер и Джейни были ему глубоко безразличны.

Хорош, подумала Джейни Уилкокс о Диггере. Если ему наплевать на деньги, то почему бы не поделиться ими с ней?

Она пристально смотрела сквозь ветровое стекло своего серебристого кабриолета «порше-бокстер» на неисчислимое стадо автомобилей, запрудившее скоростную автостраду Лонг-Айленда. Что за пошлость — угодить в пробку по пути в Хэмптон, когда ты супермодель! Будь у нее лишний миллион, думала она, то первым делом она полетела бы в Хэмптон на гидроплане, а во-вторых, наняла бы помощника, который бы ее возил на машине: у всех знакомых богатых людей были водители. Но в Нью-Йорке никуда не деться от извечной проблемы: как бы успешен, по твоему собственному мнению, ты ни был, всегда найдется кто-то еще богаче, еще успешнее, переплюнувший тебя известностью; от одной мысли об этом иногда опускаются руки. Но вид сверкающего серебряного капота собственного кабриолета поднял ей настроение: она вспомнила, что находится на таком жизненном этапе, когда сдаваться нет причин, наоборот, есть все основания поднажать! Немного самоконтроля и дисциплины — и она добьется всего, чего ей хочется.

Розовые солнечные очки от Шанель сползли вниз, и она, поправляя их, почувствовала гордость от обладания столь престижной вещицей. Джейни принадлежала к людям, у которых внутренняя пустота маскируется поверхностной мишурой, однако, если бы кто-нибудь назвал ее пустышкой, она искренне удивилась бы. Джейни Уилкокс была из тех красивых женщин, которые, наслаждаясь вниманием, уделяемым их внешности, начинают верить, что они — настоящий кладезь разнообразных достоинств.