Элкинс продолжал.
— Мое отбытие было тщательно спланировано. Все должны были считать, что я отправился в путешествие на астероиды, часть которых, например Паллада, Веста и Церера, были колонизированы людьми за последние сотни лет. Практически всё путешествие во времени я проделал в бессознательном состоянии. Это, как вы вскоре узнаете, было неизбежно из-за вре́менного абстрагирования от всего того, что создаёт то, что мы называем сознанием, или содействует его существованию. Я был готов к этому, сделав все необходимые расчёты и корректировки заранее, тщательно синхронизировав движение судна во временно́м измерении с пространственным движением Земли и Солнечной системы. С географической точки зрения я не должен был сдвинуться с места ни на дюйм в течение всего путешествия. Поднявшись на высоту тридцати тысяч футов над землёй, я запустил временной механизм. Наступил отрезок абсолютного забвения (секунда или миллион лет, казалось, были совершенно одинаковыми), а затем, с прекращением полёта во времени, я вновь пришёл в себя. Я понимал, что если мои вычисления были верны, я находился сейчас в двадцатом столетии, и потому, не желая афишировать свою необычность, я принялся искать место, где мог бы тихо и незаметно приземлиться. Наконец, после долгого путешествия вокруг всей планеты в процессе подыскания подходящей местности, я выбрал неприступный утёс в Катскиллских горах, вдали от любых населённых пунктов. Я опустился ночью, оставив там свою машину, присутствие которой невозможно было обнаружить ни с земли, ни с воздуха. Я спустился с утёса с помощью антигравитационного устройства и проделал долгий путь по дикой местности, добираясь до цивилизации. На следующий день я уже был в Нью-Йорке, где по большей части и оставался с тех пор, незаметно продолжая изучать вашу цивилизацию. Чтобы не испытывать потребности в деньгах, я привёз с собой некоторое количество ископаемых монет из вашего временно́го периода, а также несколько маленьких слитков золота, изготовленного химическим способом.
Он показал мне одну из монет — серебряный доллар, потемневший до неузнаваемости, словно древний обол, в результате окисления за бесчисленные прошедшие века. Затем он достал из шкафа ещё один предмет одежды — короткую сверкающую тускло-красную тунику с длинной изящной мантией, которая при желании могла быть отделена от неё, крепившуюся на плечах при помощи пары резных серебряных застёжек. Ткань, как и сама одежда, показалась мне странной. Кронус также извлёк пару сандалий, отдалённо напоминавших те, что использовались в древности, хотя они были сделаны не из кожи, а из какой-то тугой, исключительно прочной материи.
— Это — сказал он, — те одеяния, в которых я оставил Акамерию, Америку пятнадцатитысячного года. Я попрошу одного портного здесь в Нью-Йорке изготовить для вас такую же тунику, а также сандалии, хотя я допускаю, что сандалии придётся изготовить из кожи, так как материал, из которого сделана моя собственная обувь, является синтезированным химическим продуктом из моего времени. Я планирую отправиться послезавтра, и надеюсь, что это не покажется для вас слишком поспешным.
— На самом деле нет, — ответил я. — Мне не нужно каких-то особенных приготовлений к отъезду — только запереть лабораторию и позвонить нескольким друзьям, сообщив им, что я уезжаю путешествовать по миру на неопределённый срок. Я не думаю, что кто-то будет меня искать.
Через два дня, за час до захода солнца, мы с Элкинсом добрались до подножия неприступного утёса, на котором была укрыта машина времени. Последние четыре часа нашего путешествия мы шли пешком. Мы находились в самой дикой части Катскилл; и, глядя на ужасную горную стену впереди, я чувствовал всё возраставший благоговейный трепет перед моим странным компаньоном, который казалось, нисколько не сомневался в том, что сумеет взобраться на неё.
Он открыл маленькую сумку, содержимое которой до сих пор мне не показывал, и достал оттуда антигравитационное устройство, о котором говорил ранее. Это оказался небольшой полый диск из неизвестного серого металла, с цепочками из столь же неопределённого материала, которыми он крепился к телу. Элкинс показал мне, как просто и понятно действует этот механизм, созданный, по его словам, на принципах электроники. Затем он прикрепил диск к груди, настроил и запустил аппарат, после чего медленно поднялся в воздух, и через некоторое время достиг вершины обрывистой скалы. Там он исчез из вида; но несколько мгновений спустя металлический диск был спущен мне на конце длинного шнура, чтобы я смог добраться до вершины утёса.
Следуя указаниям, я настроил механизм под себя и запустил его. Ощущение полнейшей невесомости, когда я поднимался вверх, было совершенно уникальным и неповторимым опытом. Казалось, я стал пёрышком, легко плывущим в незримом воздушном потоке. Без привычки управления аппаратом, я не вполне понимал, как в точности следует двигаться с его помощью; и когда я приблизился к краю утёса, я скорее всего продолжил бы свой дрейф в небеса, если бы мой спутник не удержал меня, вовремя ухватив меня рукой.
Я обнаружил, что стою рядом с ним на широком уступе, над которым нависала другая скала. Разумеется, Элкинс не мог бы отыскать более безопасного укрытия для своей машины времени.
Судно, дверь которого он сейчас разблокировал, было длинным, веретенообразным, очевидно, предназначенным для стремительного движения в воздухе или эфире. Судя по всему, в нём могло бы поместиться не более трёх человек. Внутри было полно различных шкафчиков и машинного оборудования, там же располагались три больших гамака или люльки, в которых пилот и пассажиры могли висеть в неподвижности. Разумеется, это было необходимо во время эфирных полётов, когда исчезала гравитация и пропадал нормальный вес. Элкинс сказал, что он чувствовал себя весьма комфортно, будучи пристёгнутым ремнями к одной из люлек в своём путешествии сквозь время.
Мы оба всё ещё были одеты в костюмы двадцатого столетия. Элкинс надел на себя тунику и сандалии из своей эпохи, которые он привёз с собой в сумке вместе с копиями, которые были изготовлены для меня нью-йоркским костюмером, несколько озадаченным таким заказом. Элкинс предложил мне надеть на себя эти новые одеяния. Я повиновался, чувствуя себя в непривычной одежде словно на маскараде.
— Вот и всё, что осталось от Конрада Элкинса, — сказал мой компаньон, указывая на сброшенный им костюм. — Отныне вы должны называть меня Кронус Алкон. Ваше имя тоже покажется весьма диковинным для моих современников, поэтому я думаю, что представлю вас как Хуно Паскона, молодого колониста, рождённого на Палладе.
Кронус Алкон возился теперь с механизмами судна. На мой неопытный взгляд, их устройство было чрезвычайно сложным. Он отрегулировал ряд подвижных стержней, которые были установлены в фигурной панели,