Читать «Последний свидетель»

Text copyright © 2015 Claire McFall

© Музыкантова Е., перевод на русский язык, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО Издательство «Эксмо», 2020

Сейчас

Жду. Невпопад барабаню пальцами по жесткому пластиковому подлокотнику кресла. Этот шум грубо перекрывает легкий стрекот клавиш эргономичной клавиатуры администратора. Вижу, как она вздрагивает, и знаю, что звук ей так же приятен, как скрежет ногтей по доске.

Вот и хорошо.

Безмолвный протест – единственное, что я могу себе позволить, потому что ждать – это привилегия. Это значит, что я поднялась на одну ступеньку выше по «лестнице доверия» доктора Петерсена. Одна ступенька на пути, уходящем куда-то в облака. Я в самом низу. И не собираюсь подниматься на вершину. Тем не менее мой небольшой прогресс имеет свои плюсы. Прежде всего я в своей собственной одежде. Мои руки свободны, и я могу продолжать словно бы невзначай мучить высокомерную секретаршу. Безмятежно улыбаясь ей, стучу немного громче.

Дверь открывается. И я, и администратор смотрим в сторону светлого прямоугольника, но никто не выходит. Через дверной проем вижу увешанную сертификатами кремовую стену и пушистый край алого ковра. Вроде бы ничего не происходит, но администратор, похоже, улавливает какой-то неизвестный мне сигнал.

– Доктор Петерсен готов вас принять.

Она довела этот тошнотворно-сладкий голос до совершенства. Профессиональный, вежливый и буквально сочащийся презрением. Не глядя на нее, встаю с кресла. Резиновые подошвы моих кед – до настоящей обуви еще минимум шесть «ступеней» – беззвучно ступают по дешевому ламинату. Зато тяжелые шаги сопровождающего, немного не в такт с моими, громко объявляют о моем приближении. Так громко, что доктор Петерсен, по идее, должен бы поднять голову и поздороваться.

Ничего подобного.

– Как ты сегодня себя чувствуешь, Хезер? – спрашивает он листок бумаги у себя на столе.

Листок не отвечает. Проходит добрых восемь секунд, прежде чем доктор удостаивает меня взглядом.

– Хм? – Он вопросительно вскидывает брови; лицо открытое, доброжелательное, словно мы друзья. Словно верим друг другу.

Не верим.

По-прежнему глядя на него, я сажусь в роскошное кожаное кресло напротив стола. В этой комнате нет никакого уродливого гнутого пластика. Доктор первым отводит глаза, и я позволяю себе едва заметно торжествующе ухмыльнуться. Он нервно перебирает бумаги на столе, несколько раз щелкает украшенной гравировкой серебряной ручкой, поправляет галстук, рубашку. Затем прочищает горло и вперяется в меня взглядом.

Вот теперь мы играем всерьез.

– Ты готова сегодня говорить, Хезер?

С тобой? Нет.

Он читает ответ на моем лице и вздыхает. Опершись на стол, доктор бросает ручку и складывает пальцы домиком. Мягкий желтый свет от вмонтированных в потолок ламп отражается в печатке на мизинце правой руки. Не могу разобрать, что там изображено, лишь полустертые от времени остатки гравировки. Вроде морщин вокруг глаз доктора, отвратительных брылей у недовольно скривленного рта. Он всегда смотрит на меня с таким выражением. Что ж, наши чувства взаимны.

– Знаешь, мне предстоит написать отчет в суд.

Я пренебрежительно вскидываю бровь. Да неужели?

– Судья желает узнать, есть ли прогресс, как твое душевное состояние. Хезер, я не смогу ему ответить, если ты не будешь со мной общаться.

Записанные, эти слова создадут впечатление, что доктор, который их произносит, искренне тревожится о состоянии пациентки, о ее благополучии. Уверена, именно так оно и выглядит в заметках администратора – а нашу встречу однозначно стенографируют, пусть даже я не вижу оборудования. Лишь слышу угрозу в голосе доктора.

«В моей власти упечь тебя туда, где будут не ремни на кровати, а решетка на окне». – Вот что он на самом деле говорит. – «Будь умничкой, откройся мне, впусти в свой разум, и сможешь карабкаться по лестнице до тех пор, пока однажды над твоей головой не окажутся лишь синее небо и яркое солнце».

А вот чего доктор Петерсен не понимает, так того, что я нигде не в безопасности. Ни здесь, ни в тюрьме, ни даже на свободе. Неважно, где именно. Я не в безопасности. Тьма куда могущественнее его унылых бюрократических запугиваний, на фоне нее эта ситуация – просто нелепое кукольное представление.

Да он и не поймет ничего. Так какого черта мне играть по его правилам?

Доктор явно считывает эту мысль по моему взгляду и выражению лица. На миг он теряется и роется в кипах моих документов – отчеты, медицинские записи, факты и цифры, – ищет что угодно, лишь бы заполнить молчание. Ему не так комфортно в тишине, как мне. Внезапно его глаза загораются. Я прищуриваюсь. Что он такое нашел?

– Это бланк выпуска из-под заключения, – говорит он и на секунду взмахивает листком голубой бумаги. Не успеваю я присмотреться, как доктор возвращает его в кучу. Бланк выпуска? Что ж, теперь мне интересно. Нет смысла это скрывать. Он сравнял счет и только что не раздувается от гордости. – Требуется моя подпись, подтверждение, что ты достаточно стабильна и тебя можно временно выпустить из этого учреждения для проведения операции на правой руке…

Моя рука. Я опускаю взгляд. Руки сложены на коленях, и я бессознательно прикрываю правую нетронутой левой. Пострадавшую кисть я не вижу, но все равно чувствую: сморщенную кожу, грубые края шрамов. Медленно меняю позу и кладу руки на оба колена. Сравниваю.

Левая: бледная кожа, тонкие длинные пальцы, никакого лака, ногти настолько отросшие, насколько мне тут позволяют. Все-таки ими тоже можно сражаться. Я сражалась, когда пришлось.

Правая: красная, изуродованная, ногти либо кривые, либо вовсе отсутствуют. Скорее когтистая лапа, чем рука. Уродливая. Чудовищная.

Чувствую, как на глаза наворачиваются слезы, и ничего не могу поделать. Моя рука. Петерсон продолжает говорить, но я его не слышу.

– Хезер? Хезер, ты меня слушаешь?

Нет.

– Чтобы я подписал бланк, тебе нужно показать, что ты способна общаться. Что ты достаточно разумна, и тебя можно выпустить из этого заведения для процедуры. Сегодня ты должна со мной поговорить. Это важно. – Он берет другой документ; толстую стопку, страниц так много, что скрепка натянута. – Мы обсудим твое заявление в полицию. То, что ты им сказала. – Доктор делает паузу, словно ждет, пока я что-то скажу, разрешу ему продолжить. – Твои собственные показания, Хезер. Именно так, как ты их сформулировала. Давай начнем с самого начала.

Начало?

Размышляю об этом, баюкая свою руку. Закрываю глаза и представляю, что я не здесь, а лечу по трассе в окружении друзей. Я практически слышу музыку, что гремит из радио.

Тогда

Музыка ревела из динамиков, но оглушительные ударные и пронзительный визг вокалиста терялись за какофонией наших пяти голосов, пока мы пытались перекричать друг друга. Снова вступила группа, мелодия изменилась и пошел проигрыш, мы дружно набрали воздуха в грудь… и рассмеялись: никто из нас не знал слов.

– Обожаю эту песню! – Эмма, что сидела впереди, закинув скрещенные ноги на панель, развернулась