Джулиан остановился, чтобы заглянуть в окна кафе «У Моники», уже заполненного посетителями. Он ходил по этой улице столько лет, что мог мысленно представить себе различные реинкарнации этого кафе – подобно тому как при косметическом ремонте комнаты снимаются слои старых обоев. В шестидесятые здесь располагался магазин по продаже угрей и пирогов, но потом угри впали в немилость, и открылся магазин пластинок. В восьмидесятые тут был прокат видео, а затем – кондитерская, закрывшаяся несколько лет назад. Угри, виниловые пластинки и видеокассеты – все отправилось на свалку истории. Даже сласти теперь демонизируются, их обвиняют в том, что дети постоянно толстеют. Наверняка не сласти в этом виноваты, а сами дети или их матери.
Определенно он выбрал правильное место для «Правдивой истории». Джулиану нравилось, что, когда он заказывал чай с молоком, ему не задавали разные замысловатые вопросы по поводу желаемого сорта чайного листа или сорта молока. Чай приносили в приличной фарфоровой чашке, и никто не спрашивал его имени. Джулиан привык подписывать свое имя в нижней части холста. Вряд ли уместно было бы нацарапать свое имя на кружке навынос, как это делают в «Старбаксе». При мысли об этом он поморщился.
Он уселся в мягкое обшарпанное кожаное кресло, стоявшее в дальнем углу кафе Моники, увешанном книжными полками, которые она называла Библиотекой. В мире, где царила электроника и бумага как носитель информации быстро исчезала, Джулиан нашел Библиотеку. В этом месте запах старых книг смешивался с ароматом только что смолотого кофе, вызывая ностальгические чувства.
Интересно, думал Джулиан, что стало с тетрадью, которую он здесь оставил? Он не мог отделаться от ощущения, что сам постепенно исчезает без следа. Однажды, в не столь отдаленном будущем, его голова наконец скроется под водой, оставив едва заметную рябь. Благодаря этой тетради по крайней мере один человек увидит его в истинном свете. Изливать душу было облегчением, словно он ослабил шнурки неудобных башмаков и ногам стало свободней.
Он пошел дальше.
Хазард
Был поздний вечер понедельника, однако Тимоти Хазард[1] Форд, известный всем как Хазард, не спешил домой. Он по опыту знал, что единственный способ избежать отходняка после выходных – не останавливаться. Он принимался отодвигать начало недели все дальше и дальше назад, а уик-энд двигал вперед, пока они почти не встречались посредине. Ближе к среде ненадолго накатывала интерлюдия ужаса, а потом он начинал сначала.
В тот вечер Хазарду не удалось уговорить ни одного из коллег пройтись по барам Сити, и вместо этого он вернулся в Фулхэм и зашел в местный винный бар. Выискивая знакомых среди редких посетителей, он приметил тонкую как тростинка блондинку, обвившую ногами высокий табурет и склонившуюся над стойкой бара. Она напоминала гибкую гламурную соломинку для коктейля. Хазард был почти уверен, что она ходит на фитнес вместе с девушкой его приятеля Джейка, но понятия не имел, как ее зовут. Однако она была в тот момент единственной, с кем можно выпить, и от этого становилась его лучшим другом.
Хазард подошел к ней с улыбкой, бывшей у него наготове для такого рода случаев. Какое-то шестое чувство заставило ее повернуться к нему, и она улыбнулась в ответ и помахала рукой. Бинго! Каждый раз срабатывало.
Как оказалось, ее звали Бланш. Дурацкое имя, подумал Хазард, можно было и догадаться. Он лениво взгромоздился на табурет рядом с ней, то и дело кивая с улыбкой, пока она знакомила его с друзьями, имена которых поднимались в воздух, как пузырьки, а потом лопались и исчезали без следа. Хазарда не интересовали их имена, а лишь их выносливость и, возможно, нравственность. Чем меньше, тем лучше.
Хазард легко включился в свой обычный регламент. Вынув из кармана пачку банкнот, он начал с помпой угощать присутствующих выпивкой, выполняя заказы от стакана до бутылки и от вина до шампанского. Он озвучил несколько из своих проверенных анекдотов. Затем постарался убедить новую компанию, что у них с ним есть общие знакомые, после чего обрушил на них шквал непристойных сплетен, возможно даже выдуманных.
Как это обычно бывало, компания сгрудилась вокруг Хазарда, но по мере перемещения стрелок больших вокзальных часов на стене за баром толпа постепенно редела. Они говорили: «Пора идти, еще только понедельник», или «Завтра важный день», или «Надо очухаться после выходных, знаешь, каково это». В конечном итоге остались только Хазард и Бланш, а было всего лишь девять вечера. Хазард почуял, что Бланш собирается уйти, и запаниковал:
– Эй, Бланш, еще рано. Почему бы тебе не заглянуть ко мне? – Он положил руку ей на плечо жестом, предполагавшим все остальное, но ничего не обещавшим.
– Конечно. Почему бы и нет? – откликнулась она, как он и ожидал.
Вращающаяся дверь бара вытолкнула их на улицу. Хазард обхватил Бланш рукой, и они перешли проезжую часть и двинулись по тротуару, не обращая внимания на то, что занимают всю его ширину.
Он заметил стоявшую на пути, наподобие дорожного заграждения, миниатюрную брюнетку, когда было уже слишком поздно. Он налетел на нее, не сразу разглядев у нее в руке бокал красного вина, которое теперь довольно комично стекало по ее лицу и, что более важно, разливалось кинжальной раной по его рубашке, купленной на Сэвил-роу.
– Ох, твою мать! – сердито глядя на преступницу, воскликнул он.
– Эй, это ты на меня налетел! – ответила она хриплым от негодования голосом.
На кончике ее носа, как нерешительный парашютист, висела капелька вина, но потом упала.
– Ну и что же ты делала посреди тротуара с бокалом вина? – прорычал он в ответ. – Нельзя, что ли, пить в баре, как все нормальные люди?
– Перестань! Пойдем уже, – сказала Бланш со смешком, действующим ему на нервы.
– Тупая сучка, – повернувшись к Бланш, вполголоса произнес Хазард, но так, чтобы упомянутая тупая сучка услышала.
Бланш снова захихикала.
Когда Хазарда разбудил резкий сигнал будильника, в голове у него возникло сразу несколько мыслей. Первая: «Я спал не более трех