Читать «Черная легенда. Друзья и недруги Великой степи»

Сборники научных статей – не самый ходовой книжный товар в эпоху становления рыночной экономики. Покупая такую книгу, будущий читатель должен быть, как минимум, уверен в двух вещах. Во-первых, в том, что по названию он правильно понимает, о чем идет речь в содержательной части. Во-вторых, в том, что сама содержательная часть представляет для него хотя бы ограниченный интерес. Ну а если и имя автора знакомо читателю, значит, книга имеет все шансы быть не только купленной, но и прочитанной.

Думается, что у сборника статей Л. Н. Гумилева «Черная легенда» такие шансы есть. Имя нашего знаменитого современника и сегодня, спустя полтора года после его кончины, у всех на слуху. Написанные им книги, посвященные этногенезу и этнической истории народов нашей Родины, получившие известность еще при его жизни, переиздаются обильно, хоть и не всегда умело и добросовестно. Гумилева читают, о Гумилеве спорят. Можно сказать, сбылась заветная мечта Льва Николаевича: он не только навсегда остался в первом ряду театра отечественной истории, но и сам теперь стал его действующим лицом.

Впрочем о ценности этой книги говорит не только имя ее автора. На первый взгляд, словосочетание «черная легенда» может показаться завлекающей приманкой, этаким литературным изыском, скрывающим скучноватые научные сюжеты. (Нельзя не признать, что для опасений такого рода наука дает все основания). Научное изложение почти всегда сухо и подчеркнуто сдержанно. Научные идеи принадлежат к сфере рационального и потому, как правило, не имеют художественных и м е н: у них есть только служебные наименования. И все же у этого жесткого правила бывают и исключения. Иногда научная идея получает имя. Такое событие следует признать экстраординарным. Ведь появление у научной идеи литературного имени является зримым свидетельством того, что сама научная идея стала общественно значимой. Следовательно, ее содержание затрагивает так или иначе умы и чувства множества людей, иной раз весьма и весьма далеких от споров внутри научного сообщества. Именно так обстоит дело с «Черной легендой» Л. Н. Гумилева. История появления этого имени у научной идеи заслуживает более подробного автобиографического и научного экскурса.

Все имеет свое начало – есть оно и у «Черной легенды». Имя идее дал автор, и потому истоки имени «Черная легенда» в буквальном смысле слова совпадают с истоками научного творчества Льва Николаевича Гумилева. Он не раз говорил, что интерес к истории и географии проявился у него еще в детстве. Едва научившись читать, маленький Лев с жадностью прочитывал те книги из домашней библиотеки, в которых описывалась экзотическая природа далеких стран и диковинные нравы их обитателей: североамериканских индейцев, негров экваториального Конго, аборигенов Австралии. Наверное, в этом предпочтении значительную роль сыграла «генетическая память», пример отца – знаменитого путешественника, подлинного поэта романтических странствий. И хотя Лев Николаевич был далек от поэтического романтизма, его детское пристрастие определило практически весь характер его интеллектуальных исканий и трудов.

Переходя к разговору о научных работах Л. Н. Гумилева, мы вынуждены сразу сделать одну оговорку. Масштаб деятельности любого человека может быть верно оценен лишь в контексте той общественной обстановки, в которой человек жил. Эта банальная истина куда как справедлива применительно ко Льву Николаевичу. «Знамения времени» принесли ему тяжелые личные испытания. В 1921 году по сфабрикованному обвинению за участие в мифическом «таганцевском» заговоре расстрелян отец, Николай Степанович Гумилев. В 1935 году впервые арестовывают Льва Николаевича, но чуть погодя выпускают. Через 4 года – новый арест и приговор к 5 годам заключения. Освободившись, Л. Н. Гумилев в 1944 добровольцем уходит на фронт и возвращается победителем, дойдя до Берлина. Но вскоре после «ждановского» Постановления ЦК ВКП(б) «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“, где было подвергнуто большевистской критике творчество матери Льва Николаевича А. А. Ахматовой, Л. Н. Гумилева опять арестовывают. По приговору Особого совещания НКВД он получает на сей раз 10 лет. Лишь в 1956 году Л. Н. Гумилев окончательно обретает свободу. В момент освобождения ему исполнилось уже 43(!) года.

Для живущих в «постперестроечное» время, когда

перечисленные выше факты воспринимаются несколько бледновато. Небольшая выдержка из мартиролога 70-летних репрессий уже никого не потрясает. Однако многим хватило и меньших неприятностей, чтобы отказаться от дорогостоящей роли возмутителей общественного спокойствия. На этом фоне мужество Льва Николаевича, который не только не перестал заниматься любимым делом, но и рискнул высказывать свое мнение, безусловно, находится на уровне личного и научного подвига. Поистине трудно назвать по-иному ту целеустремленность и верность, с которой Л. Н. Гумилев всю жизнь вопреки обстоятельствам работал над избранной в юности темой – этнической историей степных кочевников Евразии.

Автор этих строк, имевший счастье учиться у Льва Николаевича и довольно близко общаться с учителем на протяжении 10 лет, естественно, не раз задавал ему вопрос о том, как именно пришел он к своей основной научной теме. Гумилев отвечал так: «Когда я был ребенком и читал Майн Рида, я неизменно сочувствовал индейцам, защищавшим свою землю от „бледнолицых“. Но, поступив в Университет и начав изучать всеобщую историю на первом курсе, я с удивлением обнаружил, что в истории Евразии есть свои „индейцы“ – тюрки и монголы. Я увидел, что аборигены евразийской степи также мужественны, верны слову, наивны, как и коренные жители североамериканских прерий и лесов Канады. Но больше всего меня поразило другое. Отношение цивилизованных европейцев к индейцам ничем не отличалось от их отношения к тюркам и монголам. И те и другие считались равно „дикими“, отсталыми народами, лишенными права на уважение к их самобытности. „Господи, – подумал я, – да за что ж им такая немилость? « Но моя попытка разобраться в вопросе непредвзято столкнулась с немалыми сложностями. Целостной истории тюрок и монголов просто не было. Тогда-то я и решил заняться этой темой сам“.

Приведенная цитата из разговора, несмотря на ее поневоле беллетризованную форму, прекрасно характеризует состояние дел в отечественной номадистике на момент прихода Л. Н. Гумилева в официальную науку. Действительно, не только в 30-е годы, но и еще тридцать лет спустя, в начале 60-х годов, история кочевых тюрко-монгольских народов освещалась недостаточно и осмыслялась крайне примитивно. Взгляд на кочевников степной Евразии как на периферию Китая считался аксиомой [54, стр. 18].

Вместе с тем существовали и реальные предпосылки для переосмысления проблемы. Добросовестные труды русских (Н. Я. Бичурин – о. Иакинф) и французских (R.Grousset) ориенталистов XIX века свидетельствовали, что «…исторические закономерности развития середины континента, его западной и восточной окраин, лесной и степной зон, имеют общие черты, точнее свою специфику культуры, которая резко отличает этот регион и от „Запада“ и от „Востока“« [54, стр. 18].

Еще до поступления в Университет,