Читать «Райский сад первой любви»

Линь Ихань

пока нет оценок

Линь Ихань
Райский сад первой любви

房思琪的初戀樂園 (FANG SI-QI’S FIRST LOVE PARADISE)

Издано с разрешения Guerrilla Publishing Co., Ltd. при содействии BARDON-CHINESE MEDIA AGENCY

Перевод с китайского Натальи Власовой

Дизайн и обложка Натальи Агаповой

FANG SI-QI’S FIRST LOVE PARADISE by Lin Yi-Han

Published by arrangement with Guerrilla Publishing Co., Ltd. through Bardon-Chinese Media Agency.

* * *

Рай

Лю Итин знала: самое большое преимущество быть ребенком – в том, что ее слова никто не воспримет всерьез. Можно хвастаться, нарушать обещания и даже врать. Это своего рода инстинктивная самозащита взрослых: дети частенько говорят ослепительную правду, поэтому взрослые утешают себя лишь одним: да что они понимают? Потом, испытав разочарование в жизни, дети из правдорубов вырастают в подростков, которые выбирают, говорить правду или нет, и в условиях словесной демократии становятся взрослыми.

Лю Итин отругали за слова только один раз, в ресторане в многоэтажке. Когда взрослые собираются вместе, то всегда заказывают редкие и унылые блюда. Морской огурец лежал на белой фарфоровой тарелке, как дерьмо на дне унитаза, натертом до блеска Аной. Лю Итин всосала морской огурец между зубами, потом выплюнула обратно на тарелку и заржала так, что начала икать и никак не могла остановиться. Мама спросила, над чем она смеется. Лю Итин ответила, что это секрет. Мама на повышенных тонах повторила вопрос, и она ответила: «Похоже на минет»[1].

Мама ужасно рассердилась и наказала выйти из-за стола. Фан Сыци вызвалась составить ей компанию. Тон матери Лю Итин смягчился, и она учтиво заворковала с мамой Фан Сыци. Но Лю Итин знала, что восклицание «Ах, какая у вас паинька-дочка!» даже за присказку не считается.

Две семьи жили на одном этаже. Итин частенько прямо в пижаме и тапочках стучалась в двери Фанов.

Мама Фан Сыци всегда с радостью ее встречала, независимо от того, держала ли Лю Итин в руке фастфуд или тетрадку с домашним заданием, и улыбалась так, будто это их родная, давно потерянная блудная дочь. Можно было весь вечер развлекаться хоть с листочком туалетной бумаги. Когда стоишь на пороге взросления, то разрешено без стеснения возиться в присутствии других с плюшевыми игрушками и не нужно притворяться, что из игр одобряешь только покер и шахматы.

Подруги стояли перед панорамным окном многоэтажки. Фан Сыци одними губами спросила: «Зачем ты сейчас так сказала?» Лю Итин одними губами ответила: «Это умнее, чем сказать при родителях слово “дерьмо”».

У Лю Итин уйдет много лет, чтобы понять: произносить слова, которые сама не понимаешь, так же преступно, как признаваться в любви, если в твоем сердце нет никаких чувств. Сыци фыркнула и сказала: «Смотри, сколько кораблей там, внизу, входят в порт Гаосюн!»[2] Каждое огромное, словно кит, грузовое судно сопровождалось мелким, будто креветка, лоцманским суденышком. Множество больших и маленьких кораблей поднимали волны в виде буквы V, отчего бухта напоминала синюю рубашку, по которой водят туда-сюда утюгом. На какое-то время девочки дружно приуныли, но ведь быть неразлучной парой – безграничная добродетель.

Взрослые велели им вернуться за стол и съесть десерт. Сыци сунула Итин карамельную фигурку, напоминавшую флажок, со своей порции мороженого, но Итин отказалась, процедив: «Не надо мне скармливать то, что сама не хочешь». Сыци тоже рассердилась, надула губы: «Ты же отлично знаешь, что я люблю солодовые леденцы!» Итин сказала: «Тогда тем более не буду!» От тепла тела леденец потихоньку подтаял и прилип к коже, Сыци начала есть прямо с пальцев. Итин фыркнула, а потом одними губами произнесла: «Фу, некрасиво». Сыци хотела было сказать «сама такая», но сглотнула слова с кончика языка вместе с леденцом, потому что в отношении Итин они прозвучали бы как настоящее оскорбление. Итин тут же это почувствовала, и улыбка стерлась с ее лица. Скатерть на столе между ними внезапно превратилась в пустыню, и целая толпа незнакомых пигмеев, выстроившись в круг, беззвучно пела и плясала на ней.

Дедушка Цянь спросил: «Пара красоточек о чем-то тайно мечтают?» Итин ненавидела, когда их называли «парой красоточек», ей претила такая арифметическая доброжелательность. Бабушка У проворчала: «У нынешних детей прямо с рождения начинается половое созревание». Тетушка Чэнь сказала: «Просто мы уже на пороге климакса». Учитель Ли добавил: «Они не такие, как мы в их годы, у нас даже юношеских прыщей не было!» Все присутствовавшие рассмеялись, и хохот забарабанил по столу. Эти разговоры об утраченной молодости напоминали хоровод, однако танцующие не включали девочек в свой круг: наиболее крепкий круг на самом деле чаще других оттесняет чужаков. Хотя впоследствии Лю Итин осознала, что теряли молодость вовсе не те взрослые, а они.

На следующий день их с Сыци дружба снова склеится, словно солодовый леденец в банке, и так будет во веки веков.

Однажды весной жители многоэтажки обратились в местком, и несколько человек спонсировали раздачу клецок бездомным по случаю Праздника фонарей[3]. Даже в районе школы их многоэтажка очень бросалась в глаза: если едешь мимо на велосипеде, то возникает ощущение, что это не велосипед движется, а мимо пробегает ряд колонн в греческом стиле. Одноклассники раньше посмеивались за спиной Лю Итин: «Дворец в Гаосюне!» А в ее душе словно выла от тоски под дождем собака. Лю Итин думала: «Да что вы понимаете! Это мой дом!» Но с тех пор она носила школьную форму даже в те дни, когда разрешалось приходить в повседневной одежде, и надевала кроссовки, даже когда не было уроков физкультуры, досадуя, что ступня растет с такой скоростью, словно обновляется.

Несколько мамаш собрались вместе и обсуждали мероприятие по раздаче клецок, и тут вдруг бабушка У заявила: «Праздник фонарей как раз выпадает на выходные, пусть дети подключатся». Мамаши одобрили, мол, детям пора учиться гуманности. Итин услышала это и заледенела изнутри, затем словно бы кто-то сунул руку ей в нутро и чиркнул спичкой, и оказалось, что на стенках ее души выгравированы стихи. Она не знала, что такое гуманность, и заглянула в словарь: «Гуманность – милосердие, доброжелательность, сочувствие к нуждающимся. Цзянь Вэнь-ди из династии Лян повелел высечь на каменной стеле: “Гуманность становится источником дао, порождая духовное сознание”». Как ни крути, а мамаши говорили не об этом.

С детства Лю Итин ощущала, что самое приятное чувство, какое может пережить человек, – осознание, что твои усилия обязательно будут вознаграждены. А потому радовалась вне зависимости от того, каковы были эти усилия. Она давала списывать домашку и даже сама помогала переписывать, корпела над чужими тетрадками, не требуя ничего взамен. Итин относилась к происходящему философски. Это было не ощущение собственного превосходства из-за того, что она подает милостыню. Ее тетрадка курсировала туда-сюда, домашку перекатывало множество разных рук, у одних иероглифы получались округлыми, словно мыльные пузыри, а у других напоминали комки недоваренной лапши. Когда тетрадка возвращалась к Лю Итин, она всегда воображала, что тетрадка родила множество непохожих друг на дружку ребятишек. Иногда просили списать у Фан Сыци, но та всегда с серьезным видом рекомендовала обратиться к Итин: «У нее домашка бывалая, по рукам ходит». Подружки обменивались многозначительными взглядами и хихикали, им не нужно было, чтобы кто-то их понимал.

В том году зима задержалась, и на Праздник фонарей еще было холодно. Палатку поставили прямо на улице. Первый школьник наливал соленый суп, второй кидал в него соленые рисовые клецки, третий наливал сладкий суп, а Итин стояла четвертой и отвечала за клецки сладкие. Клецки были пухленькие и податливые: как только всплывут, сразу можно класть в суп. Поверхность супа из красной фасоли, напоминавшая мясистое лицо, искажалась от гнева, когда они на нее падали. Учиться гуманности? Великодушию? Доброте? Сочувствию? Итин,

Тема