Читать «Лед-15»

Когда стало темнеть и в морозном небе одна за другой зажглись звезды, Усугук неслышно, как лис, приблизился к кучке слепленных из снега хижин. С утра мело, и старейшину селения окружала теперь серо-белая арктическая пустыня, простиравшаяся во все стороны до ледяной линии горизонта. То тут, то там из-под наброшенного на мир покрывала проступали черные ребра навсегда и насквозь промерзшей земли, похожие на кости древних зверей. Ветер усиливался, и колкая крупа секла щеки, набиваясь под меховой капюшон парки. Раскиданные вокруг иглу были мрачны, как могильники.

Но Усугук не обращал на все это никакого внимания. Он ощущал лишь всепоглощающий благоговейный ужас, заставлявший быстрей биться сердце.

Когда он вошел в свою хижину, собравшиеся вокруг костра, питаемого сухим мхом, женщины, все как одна, встрепенулись. Во взглядах, обращенных к нему, сквозила боязнь.

— Мокток э инкаррток, — сказал он. — Настало время.

Не говоря ни слова, женщины дрожащими руками собрали свои незатейливые орудия. Костяные иглы вернулись в мешочки, скребки и ножи для выделки шкур нырнули под парки. Одна из женщин, жевавшая, чтобы размягчить, сапоги из тюленьей кожи, заботливо завернула их в грубую ткань. Затем все они встали и поочередно выскользнули через служившую дверью дыру. Последней шла Нулата, склонив голову от стыда и от страха.

Шкура карибу вновь упала, скрыв дыру-вход, а заодно и вид на кучку иглу и на пустынную ледяную поверхность замерзшего озера, уходившую к опускавшемуся за горизонт солнцу. Несколько мгновений Усугук стоял, пытаясь забыть о тревоге, навалившейся на него, подобно тяжелой меховой шубе.

Наконец он повернулся. Нужно было еще многое сделать, а времени оставалось мало.

Торопливо пробравшись в заднюю часть иглу, шаман отбросил в сторону груду шкур, под которыми обнаружился ящичек из блестящего черного дерева. Осторожно поставив шкатулку перед костром, Усугук достал из-под тех же шкур бережно сложенное ритуальное одеяние — амаути. Стащив через голову парку, он влез в него, позвякивая замысловато переплетенными бусами, затем сел, скрестив ноги.

Он сидел так с минуту, поглаживая шкатулку пальцами, сильно иссохшими за долгую жизнь. Откинув крышку, старейшина вынул один из лежавших внутри амулетов, ощущая исходящую от него силу и чутко прислушиваясь к тому, что тот говорит ему, а затем положил вещицу обратно. Так он перебрал все предметы, постоянно чувствуя страх, таившийся где-то глубоко внутри его, подобно непереваренному китовому жиру. Усугук хорошо знал, что предвещает жуткое знамение, свидетелями которого стали все обитатели здешних мест. До сих пор такое на памяти его племени случалось только единожды, много поколений назад, хотя рассказы об этом событии, из года в год звучавшие у костров в заснеженных иглу, по-прежнему повергали людей в столь сильный трепет, как будто оно произошло лишь вчера.

Однако на сей раз готовая обрушиться на племя кара пугающе не соответствовала прегрешению.

Усугук глубоко вздохнул. Все рассчитывали на него, все ожидали, что он восстановит правильный ход вещей и вернет в мир порядок. Но это было тяжкой задачей. Численность племени уменьшилась так, что постепенно осталась лишь горстка тех, кто мог передать ему старое тайное знание. И даже они уже ушли в страну духов. Тайным знанием владел теперь только он.

Пошарив в складках амаути, он достал пук сухих трав, тщательно перевязанный стеблем арктического бальзамина, и возложил его на огонь. Поднялись облака серого дыма, наполняя снежную хижину запахами древнего леса. Медленно и торжественно Усугук стал извлекать из шкатулки хранившиеся там предметы, располагая их полукругом перед костром. Кончик клыка редкого белого моржа, пойманного и убитого его прапрапрадедом, камень цвета летнего солнца в форме головы росомахи, рог карибу, ритуально разрезанный на двадцать одну часть, каждую из которых украшали замысловатые узоры из крошечных выемок, заполненных охрой.

Последней старик достал маленькую человеческую фигурку, сделанную из оленьей шкуры, слоновой кости и шерстяной ткани. Он поместил ее в центр полукруга, после чего склонился над ней, упершись ладонями в пол и опустив подбородок на грудь.

— Могучий Куук'джуаг, — нараспев произнес Усугук. — Великий Охотник морозной пустыни, защитник людей. Отведи от нас свой гнев. Уходи обратно в лунный свет. Вернись на путь мира.

Снова выпрямившись, он протянул руку к первому амулету, чуть подвинув его ближе к фигурке. Положив ладонь на клык, он наполовину пропел, наполовину проговорил искупительную молитву, прося Куук'джуага смягчить свое сердце.

Прегрешение случилось вчера. Занимаясь повседневной работой, Нулата ненароком коснулась сухожилиями карибу мяса тюленя. Она устала и плохо себя чувствовала, что вполне объясняло оплошность. Но тем не менее свершилось запретное, осквернившее мертвых животных, духовно противостоявших друг другу. И Куук'джуаг ощутил их недовольство, о чем тут же дал знать прошлой ночью маленькому племени Усугука.

Молитва длилась десять минут. Затем, медленно и осторожно, Усугук переместил сморщенную руку к следующему предмету и снова заговорил нараспев.

Потребовалось два часа, чтобы завершить весь обряд. Наконец, в последний раз склонившись перед Куук'джуагом, старик произнес прощальную молитву, затем распрямил ноги и с трудом встал. Если все прошло хорошо — если он провел ритуал точно так же, как это делали предки, — проклятие будет снято и Охотник умерит свой гнев. Он обошел вокруг костра, двигаясь сперва в одну сторону, затем в другую. А после, присев подле шкатулки, принялся складывать в нее все предметы, начиная с фигурки, на вид совсем маленькой, но источавшей великую мощь.

Внезапно он услышал доносившиеся из-за полога крики — рыдания, вопли, голоса, полные отчаяния и горя.

Усугук быстро встал, чувствуя, как страх леденит его сердце. Набросив парку, он откинул шкуру карибу и вышел наружу. Там стояли женщины, которые рвали на себе волосы, показывая на небо.

Посмотрев туда, он глухо застонал. Ужас, отступивший во время успокаивавших душу молений, опять охватил все его существо. Они вернулись… и выглядело это куда хуже, чем прошлой ночью. Намного хуже.

Обряд не помог.

Однако затем Усугук понял и еще кое-что… с жуткой уверенностью, от которой его пробрала дрожь. Дело было не в том, что совершила Нулата или кто-то другой. Вряд ли Куук'джуаг рассердился бы так из-за случайного святотатства. Лишь нарушение самого