— Солонка! — требовательно сказал мессер Кистелли.

— Тружусь над ней не покладая рук. Как я уже докладывал вам.

— Да, но окончена она?

— Осталось только наложить эмаль.

— И, быть может, действенное заклятие? — заметил мессер Кистелли. — Его вы уже наложили?

— Нет, не наложил! — произнес мастер Бенефорте тоном оскорбленного достоинства. — Ваш господин ждет от меня не призрачного заклятия знахаря или знахарки. Это заклятие неотъемлемое, накладывается с каждым ударом моего чекана.

— Герцог Сандрино поручил мне узнать, как продвинулась работа, — сказал мессер Кистелли чуть уступчивее. — Пока еще не объявлено, но мне ведено сообщить вам под секретом, что идут переговоры о помолвке его дочери. И он желает, чтобы солонка была кончена вовремя для пира в честь помолвки.

— А! — Лицо мастера Бенефорте просветлело. — Случай, достойный моего творения. А на какое время назначен пир?

— На конец месяца.

— Так скоро! А кто же предполагаемый счастливый жених?

— Уберто Ферранте, сеньор Лозимо. Наступила многозначительная пауза.

— Теперь я вижу, почему его светлость так торопится.

Мессер Кистелли опустил ладони, кладя конец дальнейшим обсуждениям.

— Фьяметта! — Мастер Бенефорте повернулся к дочери и снял с пояса связку ключей. — Сбегай за золотой солонкой в сундуке у меня в спальне. Только не забудь запереть и сундук и дверь.

Фьяметта взяла ключи и вышла чинной походкой скромной девицы — не приплясывать же под взглядом капитана! Зато по лестнице из внутреннего дворика на верхнюю галерею она взбежала, прыгая через две ступеньки.

В большом обитом железом сундуке в ногах кровати ее отца хранились десяток переплетенных в кожу книг, несколько толстых пачек бумаг и заметок, перевязанных лентами (она с тревогой попыталась припомнить, уложила ли она их в прошлый раз строго по порядку) и лакированная шкатулка. Сундук благоухал запахами бумаги, кожи, чернил и магии. Она вынула тяжелую шкатулку, заперла сундук, а потом и комнату железными ключами с бородками прихотливой формы. Она почувствовала, как предохранительные заклятия скользнули на место вместе с засовами — легкое жжение в кончиках пальцев. — Очень мощные, раз их вообще можно ощутить, памятуя, как ее отец стремится овладевать все новыми тонкостями своего искусства. Она спустилась в мастерскую. Ее легкие кожаные туфельки ступали по каменному полу почти бесшумно. Приближаясь к двери, она услышала голос капитана, и его слова заставили ее замереть у косяка.

—.. так матушка вашей дочери мавританка или арапка?

— Да эфиопка же! — вставил мессер Кистелли. — Она была вашей рабыней?

— Нет, она была христианкой, — ответил отец Фьяметты. — из Бриндизи. — В его тоне Фьяметта различила сухость, относящуюся то ли к христианкам, то ли к Бриндизи, этого она решить не могла.

— Она, видимо, была красавица, — учтиво заметил капитан.

— Что так, то так. Да и я не всегда был такой дряхлой развалиной, каким стал сейчас. До того, как мне перебили нос, а волосы поседели.

Капитан Оке виновато хмыкнул, давая понять, что он вовсе не намекал на наружность мастера. Мессер Кистелли, человек тоже далеко не первой молодости, одобрительно усмехнулся.

— Она унаследовала ваш талант в вашем искусстве, мастер Бенефорте, хотя и не ваш нос? — осведомился мессер Кистелли.

— Она бесспорно куда искуснее моего косорукого подмастерья, который годится только, чтобы дрова носить. Ее рисунки и модели очень хороши. Ей я этого, конечно, не говорю, ведь нет ничего мерзее гордой женщины. Я позволил ей работать с серебром. А только что — и с золотом.

Мессер Кистелли испустил надлежащее изумленное «о» и добавил:

— Но я имел в виду ваше другое искусства.

— А-а. — Голос мастера Бенефорте куда-то ускользнул, оставив вопрос без ответа. — Такая напрасная трата усилий обучать дочь, которая все плоды вашего обучения и ваши секреты отдаст мужчине, ставшему ее мужем. Хотя, ежели некие благородные особы будут не доплачивать то, что положено художнику моего ранга, ее знания, возможно, окажутся единственным приданым, какое я за ней дам. — Он испустил тяжкий многозначительный вздох в сторону мессера Кистелли. — Я вам не рассказывал, как папа пришел в такой восторг от прекрасной золотой медали, которую я ему вычеканил для его облачения, что удвоил мою плату?

— Да, несколько раз рассказывали, — быстро вставил мессер Кистелли, — но без толку.

— Он намеревался, кроме того, сделать меня мастером монетного двора, но тут мои враги нашептали ему всякие клеветы, обвинив меня облыжно в некромантии, и я год гнил в темнице замка Святого Ангела…

Фьяметта слыхивала и эту историю. Она отступила на два-три шага, шумно зашаркала подошвами по плитам и вошла в мастерскую. Осторожно поставила ореховую шкатулку перед отцом и отдала ему ключи. Он улыбнулся, обтер руки о тунику и, шепотом произнеся какое-то слово, открыл крышку. Потом отогнул края шелковой обертки, извлек содержимое и поставил среди прямоугольничков солнечного света на столе.

Золотая солонка засверкала, заискрилась, и у обоих посетителей перехватило дыхание. Фигуры были укреплены на овальном основании из черного дерева, богато изукрашенном. Прекрасная нагая женщина и сильный бородатый мужчина с трезубцем в руке (фигуры из золота величиной в ладонь) сидели, сплетя ноги.

— Как иные заливы заходят внутрь земли, — увлеченно объяснял мастер Бенефорте символический смысл этого.

Корабль (Фьяметте он казался более похожим на лодку) возле руки морского царя был самой тонкой работы и предназначался для соли; греческий храмик под изящно задрапированной рукой Земли-царицы служил перечницей. Вокруг мужчины резвились морские кони, рыбы и какие-то непонятные ракообразные; возле женщины радовались жизни счастливые создания суши.

У капитана отвисла челюсть, а мессер Кистелли отцепил очки от пояса, водрузил их на нос и жадно впился глазами в чудесную работу. Мастер Бенефорте, зримо надуваясь гордостью, указывал на мельчайшие, но важные детали и упивался изумлением своих посетителей, Первым опомнился мессер Кистелли:

— Да, но действует ли она?

Мастер Бенефорте щелкнул пальцами:

— Фьяметта! Принеси мне две рюмки и вина — кислого, которое Руберта употребляет для стряпни, а не хорошего кьянти. И еще белого порошка, которым она травит крыс в кладовой. И побыстрее!

Фьяметта убежала, наслаждаясь своей тайной. «Дельфинов нарисовала я! И зайчиков». Позади нее раздался громовой голос мастера Бенефорте, вновь призывающего Тесео, подмастерья. Она пронеслась через дворик в кухню и, прежде чем Руберта успела выговорить ей за спешку, объявила:

— Батюшке нужно…

— Да, девочка, побьюсь об заклад, обед ему тоже будет нужен, а огонь в печи погас. — Руберта ткнула деревянной ложкой в сторону выложенной голубым кафелем печи.

— Только и всего! — Фьяметта нагнулась, открыла чугунную дверцу и повернула лицо так, чтобы взглянуть в темный квадрат. Она на мгновение привела свои мысли в полный порядок.

— Пиро!

— еле выдохнула она. Над погасшими углями взметнулись и затанцевали яркие голубовато-желтые языки пламени. — Этого должно хватить. — Она с удовольствием ощутила у себя на языке жар заклятия. Ну, хотя бы одно у нее получается. Вот даже батюшка об этом знает. А если одно, так почему бы и не другое?

— Спасибо, душенька, — сказала Руберта, повернувшись, чтобы