— Не стоит благодарности — Фьяметта быстро положила на поднос все, что требовалось для показа, а рядом поставила две рюмки венецианского стекла — две прозрачные рюмки, уцелевшие из набора, которые разбили возчики, когда они переехали сюда, в Монтефолью, почти пять лет назад. Отец забыл упомянуть про соль и перец, и она быстро сняла баночки с высокой полки, водрузила на поднос и отнесла все это в мастерскую, держа спину прямо.
Улыбаясь про себя, мастер Бенефорте насыпал немножко соли внутрь корабля. На мгновение он словно обратил взгляд внутрь себя, прошептал что-то и перекрестился. Фьяметта потрогала мессера Кистелли за локоть, заметив, что он уже открыл рот, чтобы заговорить: она знала, что сейчас все решается. Гудение солонки, ответившее на шепот мастера Бенефорте, было низким, бархатным, но очень, очень слабым, хотя музыкальным и красивым. Еще год назад она бы его не ощутила. Как вот теперь мессер Кистелли.
— Перец, батюшка? — Фьяметта протянула ему банку.
— Сегодня нам перец не понадобится. — Он покачал головой, а потом положил полную ложку крысиного порошка в рюмку и обвязал ниткой ее ножку. После чего налил вина в обе рюмки. Порошок растворялся медленно, на поверхность поднимались мелкие пузырьки.
— Где этот пентюх? — . — пробормотал мастер Бенефорте, когда миновало несколько минут пустого ожидания. К счастью для Тесео, он не успел раздражиться еще больше: хлопнула наружная дверь, и подмастерье ввалился в мастерскую — шапочка съехала на ухо, один чулок обвисал, шнурки развязались. В подрагивающих руках он сжимал что-то, завернутое в тряпку.
— Мастер, на мусорной куче я только одну изловил, — виновато сообщил Тесео. — Вторая тяпнула меня и убежала.
— Ха! Может, придется взамен попробовать на тебе! — Мастер Бенефорте нахмурился. Тесео побледнел.
Мастер Бенефорте взял у него тряпку, в которой, как оказалось, была заключена крыса — большая, злобного вида, с желтыми обломанными зубами и облезлой шерстью. Тесео пососал прокушенный большой палец. Крыса лязгала зубами, шипела, извивалась и пищала. Крепко держа ее за шкирку, мастер Бенефорте взял тонкую стеклянную трубочку, опустил ее в рюмку с ниткой, набрал немножко ставшего мутно-розовым вина, влил его в крысиное горло и почти сразу опустил зверька на пол. Крыса снова лязгнула зубами, побежала, вдруг закружилась и начала кусать себя за бока. Потом свалилась в судорогах и издохла.
— Теперь смотрите, добрые господа, — сказал мастер Бенефорте.
Его гости наклонились поближе, а он взял щепотку соли и бросил ее в рюмку с нетронутым вином. Ничего не произошло. Тогда он взял щепотку побольше и бросил в отравленное вино. Соль будто вспыхнула, ее гранулы оранжево засверкали, с поверхности жидкости поднялось голубоватое пламя, словно зажгли коньяк, и продолжало гореть с минуту. Мастер Бенефорте неторопливо помешал жидкость трубочкой. Теперь она стала такой же прозрачной и рубиновой, как вино в нетронутой рюмке. Он взял обвязанную рюмку.
— Ну… — Его взгляд упал на Тесео, который пискнул, совсем как крыса, и испуганно попятился. — Ха! Недостойный пентюх, — бросил мастер Бенефорте презрительно. Он посмотрел на Фьяметту, и его губы изогнулись в странно-вдохновенной улыбке. — Фьяметта, выпей!
Мессер Кистелли охнул, а капитан протестующе сжал кулаки, но Фьяметта выпрямилась, одарила их гордой уверенной улыбкой и взяла рюмку из рук отца. Она поднесла ее к губам и осушила залпом. Капитан Оке снова подскочил, когда ее лицо исказилось, и в глазах мастера Бенефорте мелькнула легкая тревога, но она подняла руку, успокаивая их.
— Солено-кислое вино. — Она провела языком по зубам и слегка срыгнула. — На завтрак!
Мастер Бенефорте с торжеством улыбнулся дворецкому герцога:
— Действует ли она? Как будто бы да. Что и засвидетельствуете своему господину.
Мессер Кистелли захлопал в ладоши:
— Чудесно! — Однако его глаза то и дело обращались на Фьяметту.
А она с сожалением подавляла злокозненное желание схватиться за живот, упасть на пол и завизжать. Случай, хоть и мимолетный, был удобнейшим, однако мастер Бенефорте не понимал шуток, если шутили над ним, а его уважение к мести не распространялось на воздаяния за оскорбления, которые он наносил другим. «Такая напрасная трата усилий обучать дочь…» Фьяметта вздохнула.
Мессер Кистелли прикоснулся к золотому великолепию:
— И долго ли это будет сохраняться?
— Солонка — вечно, ибо такова неприступная природа золота. Заклятие очищения — лет примерно двадцать, если вещь как-нибудь не повредят и если ею не станут пользоваться без нужды. Молитва активации будет выгравирована на дне, ибо я убежден, что она переживет меня.
Мессер Кистелли почтительно шевельнул бровями:
— Так долго!
— Моя работа стоит полной цены, — сказал мастер Бенефорте.
Мессер Кистелли понял намек и отсчитал положенное герцогом жалованье, после чего Фьяметта была отправлена запереть в кованом сундуке и солонку, и кошель.
Когда она вернулась, мессер Кистелли уже ушел, но капитан Оке задержался и беседовал с ее отцом, как бывало часто.
— Идемте, Ури, во двор, — говорил мастер Бенефорте, — Взгляните на своего воинственного двойника до того, как я одену его в глиняную тунику. Я кончил накладывать воск всего два дня назад. Глина выдерживалась несколько месяцев.
— Кончили? Я и не думал, что вы так продвинулись, — сказал капитан Оке. — Так вы пригласите герцога осмотреть его нового воина?
Мастер Бенефорте кисло улыбнулся и прижал палец к губам.
— Я бы и вам не сказал, если бы мне не требовалось кое-что проверить напоследок. Я намерен отлить его втайне и приподнести моему нетерпеливому герцогу Монтефолья законченную статую. Пусть-ка мои враги обвинят меня тогда в медлительности!
— Но вы ведь работаете над ней более трех лет, — с сомнением сказал Оке. — Впрочем, всегда лучше обещать меньше и сделать больше, чем наоборот.
— Верно. — Мастер Бенефорте проводил молодого человека в открытый двор. Плиты там все еще укрывал утренний сумрак, хотя по стене прямо на глазах сползала полоса света, по мере того как солнце поднималось по небосводу. Фьяметта шла позади тихо-тихо, чтобы не привлечь внимания отца и не получить какого-нибудь докучного поручения, которое помешает ей послушать их разговор.
Под холщовым навесом стояла бугристая фигура в полтора человеческих роста, закутанная в полотно, будто в саване, призрачная в сером свете. Мастер Бенефорте встал на табурет и осторожно размотал предохранительные полотняные полосы. Первой появилась высоко поднятая сильная мужская рука, держа фантастическую отрубленную голову со змеями вместо волос, искаженную смертной гримасой. Затем спокойное героическое лицо под крылатым шлемом, затем — мало-помалу и вся нагая фигура. Правая рука сжимала узкий изогнутый меч. Выпуклые мышцы словно играли, и под воздетым с торжеством жутким трофеем статуя была будто сжатая, готовая взметнуться пружина. Ее почти прозрачная поверхность была покрыта золотисто-коричневым воском, от которого исходило легкое благоухание меда.
— Поистине, — благоговейно прошептал Ури, подходя ближе, — поистине это магия, мастер Просперо!