Читать «Обольстительница в бархате»

Британский Институт. Старинные мастера.[1]

Эта ежегодная выставка — самое красноречивое доказательство ограниченности аристократии, которая скрывает от глаз публики шедевры изобразительного искусства, превращая коллекции картин в личную собственность.

«Атенеум», 30 мая 1835 г.

Британский Институт, Пэлл-Мэлл, Лондон, среда, 8 июля

Он лежит обнаженный, только кусочек ткани скрывает интимные части тела. Голова запрокинута, глаза зажмурены, рот приоткрыт. Его сон крепок, и он не замечает, как маленькие сатиры играют с его доспехами и оружием, а один из них дудит в раковину у него над ухом. Рядом полулежа располагается женщина, опираясь локтем на красную подушку. В отличие от него, она полностью одета. На ней расшитая золотом рубашка. Женщина бодрствует. Она разглядывает его с непроницаемым выражением лица. Уголки ее губ слегка приподняты. Это улыбка или осуждение? А может, ее мысли витают где-то далеко?

Леони Нуаро могла бы дать шестнадцать ответов на этот вопрос, и ни один из них не был бы удовлетворительным. У нее не вызывало никакого сомнения то, чем парочка занималась перед тем, как мужчина — римский бог Марс, согласно выставочному каталогу — крепко уснул.

О чем бы еще ни размышляла Леони — например, о причине, по которой она оказалась здесь сегодня, или где было это «здесь», или кто она вообще такая, — все отошло на задний план. Сейчас ничто не было важно, все вообще перестало существовать. Все, кроме картины.

Леони стояла перед полотном Боттичелли «Венера и Марс», но с таким же успехом могла бы находиться на другой планете или в другом времени, настолько картина поглотила ее. Она стояла, смотрела и изучала каждый мазок кисти, пытаясь понять секрет этой живописи. И не могла оторваться.[2]

Если бы вдруг кто-нибудь оказался между ней и картиной, Леони задушила бы этого человека. Но никого рядом не было. Ежегодная выставка Британского Института по-прежнему привлекала посетителей. Здесь было много художников, которые расставляли свои мольберты в галереях и перерисовывали работы старых мастеров. Эти художники сильно мешали посетителям, пока с отчаянием пытались воспользоваться единственной представившейся возможностью скопировать работы из частных собраний.

Но никто не мельтешил перед Леони. Никто не нависал сзади. Даже странно, почему. Она пришла сюда не ради искусства. У нее для этого имелась своя причина.

Исключительно важная причина… О которой Леони забыла в тот же миг, как только увидела картину. Она могла бы любоваться ею бесконечно или пока смотрители не вывели бы ее отсюда. Однако…

Сильный грохот, неожиданный, как удар грома, разразился в зале.

Подскочив, Леони отшатнулась.

И натолкнулась на стену, которая почему-то оказалась за спиной.

Нет, это была не стена.

А что-то большое, теплое и живое.

Оно пахло мужчиной: мылом для бритья, накрахмаленным бельем и сукном. Две крупные, явно мужские руки в перчатках легко легли ей на плечи и аккуратно вернули девушку в вертикальное положение.

Леони резко обернулась и подняла взгляд — нет, задрала голову! — чтобы посмотреть на стоявшего сзади.

«О черт!»

Хотя правильнее было бы воскликнуть: О Марс!

Вероятно, он все-таки не был точной копией изображенного на картине бога войны. Прежде всего потому что оказался полностью одет. И одет очень дорого. Но нос, лоб и рот у него были совсем как у Марса. А в особенности глаза. Правда, в отличие от бога войны, незнакомец не спал.

Глаза были зеленые с золотистыми искорками. Светлые пряди сверкали и в его темно-русых волосах, которые курчавились, как у Марса, и казались очаровательно непослушными. Что-то во взгляде и выражении лица тоже намекало на непокорность, но иного рода: едва заметная улыбка и чересчур невинный взгляд широко открытых глаз. Это что, проявление слабоумия?

— Кажется, от волнения я поставил вам подножку, — сказал он. — Искренне прошу меня извинить.

Нет, на слабоумного мужчина не походил.

Важнее было то, что он оказался в такой близости к ней, а Леони этого не заметила. Она не позволяла никому подкрадываться сзади. В Париже это могло стоить жизни. Да и в Лондоне риск был велик.

Все опасения Леони оставила при себе, чему научилась очень давно.

— Надеюсь, я не покалечила вас, — заметила она и опустила взгляд. Его сапоги оказались в идеальном состоянии. Камердинер наполировал их до блеска так, что пыль лондонских улиц не решилась бы осесть на них, ослепленная сиянием.

Мужчина тоже опустил взгляд и посмотрел на ее обувь.

— Разве такая маленькая ножка в кусочке атласа и серебристой коже может нанести мне хоть какой-то ущерб? Без шансов, вам не кажется?

— Эти кусочки атласа и кожи называются полусапожками, — сказала Леони. — И нога у меня не маленькая. Но очень галантно с вашей стороны сказать именно так.

— Учитывая обстоятельства, я просто обязан был сказать что-нибудь приятное, — поклонился мужчина. — Кроме того, нужно было придумать вескую причину, почему я подкрался к вам. Или найти какое-нибудь рыцарское объяснение, например, что я собирался защитить вас от падающих мольбертов. Но тогда вы бы сочли меня идиотом. Любой бы заметил, что объекты, которые могли представлять угрозу, находятся в нескольких ярдах отсюда.

Она была уверена, что слышит, как кто-то ругается тремя картинами левее, оттуда же доносились скрип дерева по дереву и шуршание тяжелой ткани. Леони даже не посмотрела в ту сторону. Девушки, которые теряют бдительность, когда боги отклоняются от своих путей, попадают в очень неприятные ситуации. Поинтересуйтесь об этом у Дафны, у Леды или у Данаи.

Сегодняшнее скрывающееся солнце вдруг решило показаться в небе. Его лучи играли золотистыми прядями волос незнакомца.

— Возможно, вас привлекла картина, — предположила Леони. — И вы потеряли равновесие.

— Хорошая причина, — согласился он. — Но так как эта картина моя, у меня было достаточно времени рассмотреть ее. Поэтому не годится.

— Ваша? — удивилась Леони. Она не удосужилась заглянуть в конец каталога, чтобы узнать имя владельца полотна. Ей казалось, что такое произведение искусства может принадлежать лишь королю или герцогам из королевского семейства.

— Ну, так говорится. Я, конечно, не Боттичелли, как вы понимаете. Парень умер сколько-то там веков назад. Я — Лисберн.

Леони сосредоточилась и мысленно пролистала страницы своей записной книжки, куда заносила персональные данные английских аристократов, а также важные и наиболее любопытные факты, которые встречались ей в бульварных газетенках или были услышаны в разговорах клиенток.

Соответствующую заметку она нашла довольно быстро, потому что буквально на днях дополняла досье. Лисберн — это Саймон Блэр, четвертый маркиз Лисберн. Возраст — двадцать семь лет. Официально признанный единственный потомок всеми оплаканного третьего маркиза Лисберна, чья вдова недавно вновь вышла замуж и поселилась в Италии.

Последние пять или шесть лет лорд Лисберн тоже жил за границей и вернулся в Англию в компании своего кузена лорда Суонтона две недели назад.

Именно виконт Суонтон был той причиной, по которой Леони оказалась в галерее Пэлл-Мэлл среди рабочего дня.

Она снова посмотрела на картину.