Читать «Гость»

Быть может, бывает погода и похуже. Случаются на свете сокрушительные ураганы, смерчи и цунами, но и с ними мог бы поспорить этот промозглый осенний вечер в Подмосковье.

Был конец октября, пятница. А начиная со среды небо затянуло ледяными, как в самые суровые дни зимы, тучами, мрачно-серыми, ровными, распластавшимися прямо на крышах домов, и полил мелкий холодный дождь. Временами он перемежался со снегом, тоже грязновато-серым и мелким, который таял, едва коснувшись земли, образуя под ногами холодную скользкую грязь. В это тоскливое царство мрака и холода временами врывались пронизывающие порывы ветра, и тогда дождь становился агрессивным, он не просто падал с неба, заливая притихший город, но и яростно хлестал по лицам редких прохожих и бросался на стекла домов и автомобилей, словно пытаясь ворваться внутрь, с тем чтобы уже окончательно и повсеместно установить свою мрачную власть.

Так продолжалось уже три дня, но, казалось, это длится вечность и впредь будет длиться всегда. Тоска и какой-то необъяснимый страх – состояния, которые настигали в такие дни едва ли не любого нормального человека, прочно поселились в городе. В такие дни начинаются самые мрачные депрессии, случаются самоубийства и психические расстройства. Это были очень плохие дни.

Поездка на дачу была не самой лучшей идеей для этой пятницы. Город хоть как-то боролся с мрачным нашествием непогоды – пронизывал пелену дождя яркими огнями реклам и витрин, заглушал монотонный стук воды и вой ветра шумом своих магистралей и рассекал мрак потоком искрящихся автомобильных фар, свет которых, преломляясь в водных каплях, казался гирляндой мерцающих звезд. Здесь же стихия властвовала безраздельно, потоки воды заливали тихие, в большинстве своем пустые дома, редкие светящиеся окна и фонари не могли совладать с наступившей тьмой. Глухо шумели, трепеща, деревья, и гулко завывал ветер, запутавшись в кронах столетних сосен. Знаменитый, уютный и роскошный одновременно подмосковный поселок Николина Гора погрузился в уныние.

Они приехали на дачу не сговариваясь. Просто была пятница и дел в городе, как-то так получилось, на ближайшие два дня не было – ни отложенных встреч, ни протокольных мероприятии, ни косметических салонов и тренажерных залов, ни даже заметных премьер или просто не посмотренных своевременно спектаклей.

Их было четверо, две пары, совершенно непохожих и одновременно очень одинаковых людей.

Настало время поговорить о них.

Хозяин дачи – известный дирижер, недавно возглавивший всемирно знаменитый московский театр, Герман Сазонов, в свои сорок был изумительно, почти демонически, как писали экзальтированные столичные журналистки, красив. Он действительно и как-то почти незаметно из всклокоченного очкастого вундеркинда, позже – худого долговязого молодого дарования с порывистыми движениями и упрямым вздергиванием подбородка превратился в высокого сухопарого мужчину с копной красивых, черных с проседью, волос, с властными манерами римского патриция и патрицианским же орлиным носом. Когда громоздкую оправу сменили контактные линзы, восхищенной аудитории открылись пронзительно синие глаза, которые не было теперь нужды подслеповато щурить, а стремительный взмах тонких рук с узкими ладонями и длинными аристократическими пальцами сводил поклонниц Сазонова с ума. Как и чудное превращение из гадкого утенка, его карьера складывалась не стремительно, но ровно и успешно. Он побеждал на конкурсах, дирижировал разными оркестрами, много ездил. Он был упрям, и деспотичен, и беспощаден, как, очевидно, все дирижеры мира, иначе бы все оркестры мира просто нещадно фальшивили, а то и вовсе не смогли играть. Но, воспитанный в хорошей интеллигентной семье, он никогда не унижал людей и никогда не обижал их понапрасну. У него была очень хорошая репутация. Настолько хорошая, что, когда после очередного громкого скандала с мерзкими разоблачениями, газетной перепалкой и криками об окончательном крушении российской культуры один из самых популярных музыкальных театров страны остался без художественного руководителя, позвали его. Потому что он оказался не только очень талантливым, но и неправдоподобно для нашего времени порядочным, каким анахронизмом ни звучит это слово, человеком. Именно порядочным. Конечно, сторонники других кандидатов, и свита отставленного мэтра, и просто интересующиеся темой, и те, кому это положено по должности, сразу же бросились искать на него компромат, и делали это весьма усердно, но не нашли ничего. Оказалось, что Герман Сазонов не загубил ни одного талантливого соперника, не обманул ни одной женщины, хотя знавал их немало, не оставил ни одного ребенка, честно декларировал все свои огромные, надо сказать, гонорары, не афишируя того, занимался благотворительностью. Эт цетера, эт цетера. Его назначили. Он удивительно быстро успокоил бушевавший театр и уже прогремел двумя новыми постановками, при этом не отменив ни один из зарубежных контрактов. Завершая портрет, надо сказать, что женился он довольно поздно, еще не будучи знаменитым, но став вполне известным, и, судя по всему, в браке был счастлив. Марии Корниловой было тридцать девять лет. Об этом знали многие, потому что она никогда этого не скрывала, напротив, при каждом уместном случае говорила об этом, прямо глядя в глаза собеседнику и едва заметно усмехаясь, – в этом был свой шик – никто не разглядел бы в ней сорокалетнюю женщину. Хрупкая брюнетка с ярко-синими, как у мужа, глазами, она порой казалась двадцатилетней, порой «тянула» на тридцать, но и только. Они были чем-то похожи с мужем, и незнакомые люди иногда принимали ее за его младшую сестру.

Это был ее третий брак. Когда рушился первый, который просуществовал чуть больше пяти лет, она сильно страдала и надолго впала в тяжелую депрессию. В ту пору психоанализ обретал в России второе дыхание, и, посещая входящих в моду психоаналитиков, она вдруг поняла, что понимает, а быть может, чувствует больше, чем они, ей стало интересно, депрессия незаметно, как-то сама собой, улетучилась. И совершенно неожиданно для всех, и даже для себя, она отказалась от довольно успешной журналистской и продюсерской карьеры на престижном телевизионном канале и поступила на факультет психологии МГУ. Через три года у нее был уже диплом с отличием, через пять – степень кандидата наук, а после года стажировки в Сорбонне – международный диплом, несколько изданных и довольно популярных трудов и репутация крупного специалиста по психоанализу. Между всеми этими важными вехами было у нее изрядное количество романов и еще один короткий брак, но мысль, которую она часто высказывала в своих лекциях, статьях и беседах, что любовь – всего лишь сильнейшая форма психологической зависимости, была взята ею на вооружение и в собственной жизни и помогала избегать серьезных душевных потрясений.

Роман с Сазоновым, банально начавшийся на каком-то приеме, она восприняла поначалу как приятное и, прямо скажем, престижное приключение. Но он продолжал искать с ней встреч, и, с удовольствием плывя по течению