И Лало – неужели за шиворот, во дает! А Чижик – может, и правда, ведь дог исчез… Наверно, продали, или удрал? или кому-то подарили? а Куэльяр – нет и нет: Иуду наверняка убил отец, он слов на ветер не бросает. Вот, значит, почему однажды утром опустела клетка, а через неделю вместо Иуды появились четыре беленьких кролика. Отнеси им салату, Куэльяр, возьми еще десять морковин – так и юлили перед ним, – смени им воду – а он и рад.
Не только учителя, но и родители танцуют вокруг него. Куэльяр каждый день ходил с нами на «Террасы» играть в футбол. Твой старик теперь не против? Нет, наоборот, даже интересуется – кто выиграл? Моя команда, – а ты сколько голов забил? Три, – молодец, сынок! На днях порвал дорогую рубашку и сразу матери – нечаянно, не сердись, а она – Бог с ней, с рубашкой, не беда, сердечко мое, служанка зашьет, и поносишь дома, лучше поцелуй меня, сыночек, а потом мы пробирались на галерку в «Эксельсиор», или в «Рикардо Пальма», или в «Леуро», чтобы посмотреть новый ковбойский фильм, или что-нибудь «Только для взрослых», или комедию с Кантинфласом, с Тин Таном.
Куэльяру давали все больше и больше денег на мелкие расходы – они мне ни в чем не отказывают, что захочу – покупают сразу, я, можно сказать, в их карман как в свой, они прямо молятся на меня, не знают, что и придумать. Ему первому из нас купили коньки, велосипед, мотороллер. Куэльяр, вот бы твой старик подарил нам кубок для чемпионата, пусть свезет нас в бассейн на водные соревнования, пусть заедет за нами после кино, и его старик – пожалуйста, – возил их на своем автомобиле и туда и сюда, лишь бы сыну удовольствие.
Вот тогда-то (не прошло и месяца после больницы) стали называть его Фитюлька. Прозвище родилось в классе, – наверно, этот пройда Гумусио придумал? точно, кому же еще! Куэльяр поначалу плакал – брат Агустин, они меня дразнят, – кто? что говорят? что-то обидное, даже сказать стыдно – заикается, всхлипывает, слезы в три ручья, а на переменках ребята из других классов – как дела, Фитюлька? что нового, Фитюлик? Он с плачем к брату Агустину, к брату Леонсио, к брату Лусио, к учителю Каньону Паредесу: вот тот, вот этот…
Куэльяр жаловался, приходил в ярость: ты что сказал? повтори! Лицо белое, бледное от злости, руки дрожат, голос рвется. Повтори! Подумаешь, испугал, ну и повторю – Фитюлька. Бедняга зажмурится и сразу слышит отцовский голос: главное, не бойся, бей по морде, – кидается на обидчика с кулаками, – зажми ему ногу, порядок, – молотит, колошматит, раз по морде, раз под ребро, раз в ухо, раз туда, раз сюда, – вали его на землю, и все дела, – лезет драться везде и всюду: на футбольном поле, на уроках, даже в церкви – теперь не тронут, подумают!
Чем больше горячился, тем настырнее приставали, и однажды вышел настоящий скандал: явился его папаша и давай метать громы и молнии в дирекции – над его сыном просто издеваются, он такого не позволит, пусть вспомнят, что они, как-никак, мужчины, пусть накажут этих дурней, не то он сам за них возьмется и тогда все заткнутся, какая наглость! – бац по столу – безобразие! – бац, бац по столу!
Но прозвище прилепилось, как почтовая марка к конверту. Оно попало на улицу и покатилось по Мирафлоресу, несмотря на все усилия братьев – будьте людьми, имейте хоть каплю совести, – несмотря на строгие наказания, на уговоры директора, – где у вас сердце? – несмотря на слезы, тумаки, брань Куэльяра. Он, бедняга, так и не смог избавиться от прозвища до самого конца.
Фитюлька, пасуй мне, чего зажимаешь; Фитюлик, что получил по алгебре? Давай махнемся, Фитюль: мой кекс, твой пирожок! не забудь, шустрик, что завтра едем в Чосику, там искупаемся! Братья дадут перчатки, и он сможет отделать этого черта, Гумисио, а сапоги у тебя есть, Фитя? Они в горы собрались, а на обратном пути успеют завернуть в кафе… ну как, годится, Куэльяр?
Они сами поначалу старались, чтоб не сорвалось с языка, а потом – раз выскочило, другой, и пошло-поехало. Мы ему – ладно тебе, Куэльяр, ведь нечаянно, старик, ну хватит, чудик, само вылетело, а-а – ё-мое! – снова Фитюлька… Он побелеет – что, что? Зальется краской – ты, значит, тоже, Чижик? Глаза вылупит, уставится, не моргая, – Куэльяр, прости, я ведь без всякого, просто так, а он – выходит, друзья – туда же? Да кончай, старик, не злись, наслушаешься кругом и не заметишь, как… И ты, Большой? А тот – ну и что, соскочило с языка, велико дело! И ты, Маньуко, тоже? Выходит, отвернешься, и они – Фитюлька?
Да брось, откуда? – мы его обнимать, утешаем – вот те крест, больше не услышишь, и, между прочим, зря заводишься – прозвище как прозвище, ты-то запросто зовешь Оратором заику Риверу, а Хромыгой этого, Родригеса Вироло, который ногу волочит. И нашего Переса, у которого рот на сторону, кто ему придумал – Зеворот? А разве ты не говоришь ему – Большой, а ему – Чижик. Зря заводишься, лучше играй – твоя подача.
Постепенно он смирился со своим прозвищем и в шестом классе уже не ревел, не лез на стенку, даже виду не показывал, а иногда и в шутку – нет уж, не Фитюлик, а целый Фитиль, ха-ха-ха! А прошло года два – совсем привык к тому, что его называют Фитюля, и, когда вдруг слышал – Куэльяр, настораживался, смотрел недоуменно, словно силился понять – нет ли тут какого подвоха… Даже при знакомстве с новыми ребятами говорил – очень приятно, Фитюль Куэльяр.
Девочкам, само собой, так не представлялся, только – ребятам. А в ту