– Не надо. Я как-нибудь сама... попозже.
– Ну, смотри. Ты на машине?
– Наверное... – не подумав, выдала я, и Макс странно на меня посмотрел. Стараясь сгладить впечатление, я спросила:
– Я оторвала тебя от дел?
– Да ничего страшного, – он помолчал. – Ты ездила к Петру Викторовичу, так?
– Ну... Чёрт, я не помню, – призналась я. – Я вообще этого утра не помню.
– С тобой точно всё в порядке? До сих пор от его методики не было никаких осложнений и побочных эффектов. Я, во всяком случае, ничего такого не замечал.
– Да я тоже ничего такого не замечаю.
– Но у него получилось? Ты научилась, чему хотела?
– У меня пока не было возможности проверить.
– Так, ну твою машину я вижу, – вдруг сказал Макс. За время разговора мы успели выйти на улицу, и теперь, проследив за его взглядом, я и сама увидела свой серебристый «фольксваген». И тут же машинально попыталась сунуть руку в карман.
– Вот ведь, у меня и ключей нет...
– Ну, тут постоит, – успокаивающим тоном сказал Макс. – Худшее, что может случиться – заберёт эвакуатор. Слушай, ты голодная?
– Угу...
– Зайдём вон в ту «Шоколадницу»? Заодно и поговорим.
Я не возражала, и вскоре мы уже сидели в кафе. Посетителей с утра было мало, и мы устроились за столиком у окна. Пока мы ждали заказ, я рассказала о своём пробуждении на скамейке и выводе, который сделал одолживший мне телефон дядя. За это время я успела согреться и повесила куртку Макса на спинку своего стула.
– Понятно, – сказал Макс, когда я закончила. – А зачем тебе понадобился Пётр Викторович с утра пораньше?
Я со вздохом развела руками:
– Веришь ли, я даже не уверена, что ехала именно к нему.
– М-да, тяжёлый случай. Слушай, может, тебе врачу показаться?
– Какому? Макс, не говори глупостей.
– Это не глупости. Меня тревожит этот твой провал в памяти. Быть может, это симптом...
– Да перестань! – с досадой отмахнулась я. – Со мной всё в порядке.
Макс лишь покачал головой. Только тут я вспомнила, что собиралась как бы невзначай спросить его, какое сегодня число. Но теперь подобный вопрос лишь послужит подтверждением его подозрений о моём нездоровье.
– Как хочешь, – произнёс он, – но Петру Викторовичу я всё-таки расскажу. Спрошу, с чем это может быть связано, и нет ли у его технологии побочных эффектов.
– Между прочим, именно ты всячески рекламировал его технологию как чудодейственную и совершенно безопасную.
– Ну да, рекламировал, – Макс со вздохом развёл руками. – Мне же помогло. И не только мне. И до сих пор, насколько мне известно, никаких осложнений ни у кого не возникало.
Он помолчал, искоса поглядывая на меня, словно ожидая какого-то вопроса. Но не утерпел и спросил сам:
– Хочешь посмотреть, что у меня получается?
– Ну, давай, – я пожала плечами. Ответ не поражал энтузиазмом, но Максу оказалось достаточно и этого. Он тут же подтянул к себе лежащий на столе тонкий рекламный листок, достал из своей сумку ручку и принялся черкать по оборотной стороне листа.
Я наблюдала за ним с вялым интересом, но угадать, что именно рождается в переплетении синих линий, тем более что по отношению ко мне рисунок был вверх ногами, мне не удавалось. Тут наконец принесли наш заказ, и я, забыв обо всём, набросилась на еду – есть действительно захотелось зверски. Через несколько минут Макс окликнул меня и протянул листок:
– Вот.
Я неохотно оторвалась от блинчиков с клубникой. На листе была нарисована стайка вспугнутых воробьёв. Птички были ещё на земле, но уже напряглись и явно готовились взлететь. Обрисованы они были довольно схематично, без мелких деталей, но меня поразила живость рисунка, схваченное на нём движение. Я почти услышала порсканье маленьких крылышек.
– А почему воробьи? – спросила я.
– Не знаю, – Макс пожал плечами. – Первое, что в голову пришло.
Я ещё некоторое время любовалась на его творение, на время забыв даже о еде.
– Здорово. Нет, правда, здорово вышло. Отдашь мне?
– Тебе понравилось? Бери, конечно. Хотя подожди, я ещё кое-что нарисую.
– Лучше ешь давай, – проворчала я, возвращаясь к блинчикам. Макс согласно хмыкнул и продолжил черкать по бумаге.
Завтрак был вкусным, сладкий горячий глинтвейн согрел меня окончательно, и моё настроение изрядно повысилось. Происшедшее уже воспринималось с долей здорового юмора – будет, что вспомнить. Подумаешь, несколько вещей украли. Чай, не последнее. Кстати, надо будет заблокировать карточки и симку.
– Мне всегда казалось, что мальчишки должны скорее мечтать о спортивных достижениях, – сказала я, наблюдая за продолжавшим что-то старательно вырисовывать Максом.
– Ну а я всегда мечтал рисовать, – не отрываясь от своего занятия, отозвался он. – Да вот таланта бог не дал. Зато теперь, спасибо Петру Викторовичу, моя мечта осуществилась.
– И что теперь будешь делать? Бросишь бизнес, подашься в художники?
– Зачем бросать? Одно другому не мешает. Будет хобби.
– Ага, то-то папа последний раз на рыбалку ездил года два назад, да и на ту – с деловыми партнёрами. Времени на хобби, прямо скажем... Эй, что это ты рисуешь?
Макс, с лукавым видом бросавший на меня короткие взгляды, широко улыбнулся. Я перегнулась через стол, и он без возражений развернул бумагу ко мне. С рисунка смотрела я сама. Вернее, нарисованная я смотрела куда-то вниз с чрезвычайно сосредоточенным видом. Чуть оттопыренная щека не оставляла сомнений в причине сосредоточенности.
– Уж хотя бы жующей мог бы меня не рисовать! – возмутилась я.
– Но ты в это время такая очаровательная! – рассмеялся Макс. – Как хомячок.
Я фыркнула и отвернулась. Когда женщине хотят польстить, её сравнивают с ланью, лебедем, на худой конец с кошечкой... Но уж никак не с хомяком!
Макс наконец принялся за свой уже, наверно, остывший завтрак. Я ещё некоторое время дулась, но потом сдалась и снова посмотрела на рисунок. И опять у Макса всё получилось очень выразительно. Девушка на рисунке была полностью углублена в процесс пережёвывания пищи, и не было никаких сомнений, что за щекой именно еда, а не флюс, к примеру. Не знаю, что там скажут знатоки живописи и графики, признают ли они за Максом талант к рисованию, но разница с предыдущими его творениями была очевидна.
Надо будет в какую-нибудь секцию единоборств записаться, что ли. Чтобы проверить, на что теперь способна я сама.
Когда завтрак был наконец уничтожен и Макс за него расплатился, мы вышли на улицу, остававшуюся всё такой же тихой и малолюдной, словно и не центр Москвы. Небо затянуло, и хотя, кажется, стало чуть теплее, резкий порывистый ветер пронизывал насквозь. Я закуталась в максову куртку, и мы двинулись к его автомобилю. Потом я бросила взгляд в ту