— Давай вместе его снимем! — Она трясла баб-Люсю за плечо. Балясина выла и крутила головой. — Слышишь! Надо реанимацию! Понимаешь? Первая помощь! Где нож? Верёвку разрезать!
Инга вытащила мобильный. Трясущиеся пальцы не сразу набрали код разблокировки.
— Чёрт! Чёрт! Алле, «скорая»! — Она едва справлялась с голосом. — Попытка самоубийства! Мужчина, сорок пять лет. Пишите адрес. Фамилия Штейн! Господи! Быстрее, пожалуйста! Олег… А-а… Мать вашу! Аркадьевич! Нет, не таблетки! Не вены! Повесился! Да. Да! Как поздно? Нет! Вы должны! Не поздно! Говорят, поздно — оставьте так до приезда полиции. Как это — так?
Она выбежала из мастерской, спустилась на этаж ниже и стала кричать и звонить соседям:
— Помогите! Помогите! — Потом спохватилась и завопила: — Пожар! Пожар!
Высунулись несколько лиц.
— Пойдёмте, пожалуйста, наверх! — кинулась она к ближайшей приоткрывшейся двери. — Помочь надо!
Лица заворчали:
— Больная, что ли?
— Чего тут орёшь? Ноль один звони!
— Что за хулиганство!
Двери захлопнулись. Она снова поднялась к мастерским. На площадку вышел художник Трофимыч — андеграундная звезда восьмидесятых, как всегда с похмелья.
— Инга! Что стряслось-то? — прошамкал он беззубым ртом.
— Трофимыч! — Она вцепилась в его рубашку. — Помоги! Там Олег!
Он вошёл в мастерскую, увидел тело и ругнулся.
— Давай его снимем! — умоляла Инга.
— Поздно.
— Не поздно! Трофимыч, пожалуйста!
Он покачал головой, взял Ингу за руку и вывел на лестничную площадку:
— До приезда полиции трогать не будем. Ты полицию-то вызывала?
— Только «скорую». Кажется, они сказали — сами вызовут.
— Я позвоню ещё раз.
— Ты что-нибудь понимаешь? Он вчера был у меня! Мы только вчера говорили!
— Вот. Кури!
Он достал из засаленного кармана измятую пачку, выстучал сигарету, прикурил, протянул ей. Инга отшатнулась.
— Надо, от шока поможет!
Сигарета прыгала в её руках. Вышла Люся.
— Что творится, мама моя! Что творится! — причитала она и всхлипывала. — Такой синий уже стал, какой кошмар!
Они услышали звук поднимающегося лифта. Мимо деловито прошли три человека в зеленых халатах и шапочках, два — в полицейской форме. Полиция и «Скорая» приехали одновременно. Пришлось возвращаться в мастерскую.
— Что вы нас-то, дамочка, вызвали, — присвистнул один из санитаров, глянув наверх. — Тут труповозка нужна. Серый, звони.
Рыхлый прыщавый санитар лениво достал телефон и начал тыкать.
— Алло, да, — бубнил он в телефон, — у нас труп. Окоченение часов семь точно. Адрес? Какой тут адрес? — Баб-Люся послушно подсказала.
Страшная фигура, свисающая с потолка — «труп» — это и есть Олег? Нет, он таким быть не может! Вещи — вот они — его, а тело чужое!
Трофимыч и баб-Люся отвечали на вопросы следователя, а Инга бесцельно ходила по комнате, прикасаясь к стульям, распахнутому альбому, смятым подушкам на диване, зачем-то оглядела разномастные бутылки в буфете, стараясь вернуть присутствие Олега. Она заметила упавший штатив и бережно подняла его.
— Ничего не трогать! — рявкнул следователь и поправил фуражку. — Зачем вы приехали к пострадавшему? Кем вы ему приходитесь?
— Я с ним работала. Я привезла ему… Я пригнала ему машину.
— В каком смысле?
— Он вчера был у меня. Мы выпили, он вызвал такси. Хотел вернуться за машиной утром. Но не вернулся, — проговорила на автомате Инга и опять сорвалась на крик. — Он не мог сам! Его убили!
Оперативники поставили стремянку, срезали веревку. Трофимыч подошёл, встал рядом подстраховать. Инга где-то слышала, что воздух, накопившийся в легких висельников, выходит с шумом, чуть ли не стоном, когда стягивают петлю. Но стона не было. Только стук об пол, словно упало массивное деревянное кресло.
— Лейтенант, тут на столе записка! «В моей смерти прошу никого не винить». Подпись, без даты.
— Какая записка? Чья? — сонно спросила Инга и подошла к столу. Буквы были заострёнными, узкими — в манере Олега.
— Почерк узнаёте? — спросил лейтенант.
Инга кивнула и выдавила слова с усилием, как подсохшую краску из тюбика:
— Это его… Но он не мог…
Ощущение абсурда, навалившееся на неё, ослабло. Его больше нет. Будто одна эта записка удостоверяла смерть Олега — окончательно.
— Приобщите к делу, — приказал лейтенант. — Вот. А вы говорите — убили! Так, значит, работали вместе. А родственники у погибшего есть?
— Да, мама и сестра. Господи, им же надо сообщить!
— Жена? Дети?
— С женой в разводе. Детей нет.
— Значит, так, мы опечатываем помещение, изымаем технику. А вам на время проведения следственных действий нельзя покидать пределы Москвы. Если понадобитесь — вызовут повесткой. Паспорт ваш давайте! Адрес регистрации совпадает с фактическим местом жительства?
— Да.
— Вот и хорошо.
— Да что ж хорошего! Как же можно? Почему? — закричала Инга.
Трофимыч подошёл к ней, крепко взял за плечи и встряхнул:
— Не здесь! Не здесь!
Инга взяла сумки Олега, брошенные у порога.
— Это ваше? — покосился на неё оперативник.
— Да, моё, — сказала Инга с неожиданной твердостью.
— Значит, помните, да? Никуда не уезжаем.
Они ещё долго ждали машину, которую санитары обозвали труповозкой: эти никогда не торопятся. Через час — Инге показалось, что прошла целая вечность — к подъезду Олега подъехал минивэн, и тело её друга, всё это время лежавшее на полу у входной двери и накрытое простыней (Трофимыч снял прямо с расстеленной кровати, ещё вчера Олег спал на ней, и жизнь шла как ни в чём не бывало), увезли в морг.
Когда ритуальная машина скрылась за торцом дома, Балясина попрощалась и, всхлипывая, вытирая платком взмокший лоб, пошла к метро. Инга стояла у домофона, растирая ладонями лицо.
В такой ситуации я бы поехала только к нему. К нему! Он был ближе всех. А теперь? Теперь мне куда?
Глава 2
На улице моросило с самого утра. Окно было пыльное, и дождь оставлял на нём дорожки. Инга вела по одной — палец, острый и хищный, с красным лаком на ногте, преследовал маленькую прозрачную каплю. Мчал за ней на полной скорости, чтобы догнать и раздавить. Но каплю защищала толща стекла. Она была в безопасности.
В другой руке она сжимала трубку. Инга в который раз за двое суток набирала спасительный номер Жени Холодивкер — и рассказывала, рассказывала, про тень на полу, про нечеловечески вытянутую фигуру, про язык. Как только оттаяла от шока и каждая новая деталь стала вспыхивать в её памяти уколом в висок, Инга звонила Жене.
Без судмедзаключения Холодивкер они бы не раскрыли своё первое дело, тогда Олег назвал её «нашим экспертом по жмурикам». Инге казалось, что они с Женей знакомы с детства, хотя никогда не было у неё таких подруг, которые бы не тяготились одиночеством, не особо следили за собой и тратили бы время на сложные философские рассуждения.
Она одна была способна слушать Ингины описания трупа спокойно и терпеливо. Не раз ей в анатомичку привозили жертв самоубийств, она прекрасно знала все подробности в теории и на практике, но то, что от Штейна, такого сильного, живого, юморного, осталось лишь изуродованное тело висельника — потрясло даже её.
Подошла Катя, осторожно вытащила трубку из окоченевшей Ингиной руки:
— Мам, хватит звонить Жене. Ты