и разделяемые нами ценности, а также за наши решения действовать или бездействовать. И ни за что больше. Мы даже не властны контролировать нашу умственную активность, которая, по мнению современной науки о мозге, во многом осуществляется без нашего участия. На все остальное – в особенности на такие внешние обстоятельства, как здоровье, богатство, репутация и тому подобное, – мы можем пытаться влиять, но в конечном итоге они зависят от поступков других людей, а также от сложившихся обстоятельств. Как и в упомянутой выше «Молитве о душевном покое», основная идея здесь в том, что нам нужно культивировать в себе мудрость различать между тем, что находится в рамках нашего контроля, и тем, что остается вне его, воспитывая в себе смелость энергично подступаться к первому и с невозмутимостью принимать второе.

Дихотомия контроля не была изобретением Эпиктета: он просто выдвинул ее в центр своей версии стоицизма. В отличие от своих предшественников, Эпиктет сформулировал дихотомию контроля наиболее ясно, всесторонне исследовал вытекающие из нее следствия и неизменно обращался к ней в своей практике учителя философии. При этом более ранний вариант этой идеи можно найти у Сенеки: тот противопоставлял добродетель, всегда остающуюся на совести самого человека, внешним обстоятельствам, всецело определяемым Фортуной[14]. Дихотомию контроля можно обнаружить и в сочинении Цицерона «О пределах блага и зла». И хотя Цицерон, живший между 106 и 43 годами до н. э., принадлежал скорее к школе скептиков, а не стоиков, он сочувственно относился к стоицизму, узнав о нем от Посидония, представителя средней Стои, – то есть из первых уст. Более того, именно Цицерон, на мой взгляд, предложил лучшую из встречавшихся мне метафор, позволяющую правильно понять дихотомию контроля:

Ведь подобно тому, как кому-то нужно прицелиться, бросая копье и стреляя из лука во что-то, так и мы понимаем предельное благо. В этом сравнении стрелок или метатель должен делать все, чтобы прицелиться; именно это [старание] делать все для достижения объекта оказывается чем-то вроде того предела, который в жизни мы называем высшим благом; само же поражение мишени есть только предмет выбора, но не предмет желания[15].

Присмотримся внимательнее, что у лучника находится под контролем, а что из него выпадает. Его исключительная ответственность включает в себя выбор лука, стрел и уход за ними, упражнения в прицельной стрельбе, выбор момента, когда надо отпустить тетиву. Но, помимо этого, ему неподконтрольно ничего более: скажем, вражеский солдат, заметив стрелу, может отойти в сторону, или внезапный порыв ветра сведет на нет самый лучший выстрел.

Естественно, на ум незамедлительно приходит соображение о том, что дихотомия излишне строга: ведь на свете есть немало вещей, не подпадающих, насколько может показаться, ни под одну из категорий, – эти вещи ни под контролем, ни вне контроля. Это обстоятельство подвигло современного стоика Уильяма Ирвина предложить «трихотомию», делящую мир не только на подконтрольное и неподконтрольное человеку, но еще и на поддающееся его влиянию[16]. С моей точки зрения, это предложение ошибочно, поскольку в конечном счете оно угрожает разрушить одно из оснований стоицизма. Представим себе такую картину. Как убедительно показано в отрывке из Цицерона, все, на что мы способны повлиять, можно, в свою очередь, разделить на две категории: подконтрольное и неподконтрольное. При этом стрельба из лука относится к первой категории, а порыв ветра – ко второй, выбор момента стрельбы – к первой, а внезапная смена солдатом-мишенью своего местоположения – ко второй. Далее – в таком же духе. Иначе говоря, получается, что, когда мы говорим, что способны «оказать влияние» на конечный результат, констатируется лишь то, что некоторые составляющие действия поддаются нашему контролю, некоторые – нет. В итоге наше понимание вещей делит их все-таки надвое (а не натрое) – как и было сказано Эпиктетом.

Наиболее важным фрагментом метафорического рассуждения Цицерона являются последние его строчки: в них говорится о том, что поражение мишени должно быть намечено как цель, но оно не может быть объектом нашего желания. Понятно, что лучник хотел бы поразить мишень, и в этом суть дела. Аналогичным образом и мы предпочитаем быть здоровыми, а не больными, богатыми, а не бедными. Но, поскольку то, каким будет конечное положение дел, не находится всецело в нашей власти, – а мы исходим из того, что максимального приложения сил достойно лишь то, что нам подконтрольно, – наша самооценка не должна зависеть от того, попадем ли мы в цель (будем богатыми, здоровыми и тому подобное). В жизни мы порой выигрываем, порой проигрываем. Поэтому бесстрастное принятие итогов наших действий, то есть того, что мы просто «наметили», но отнюдь не «возжелали», – вот единственно разумное отношение, которое следует в себе воспитывать.

Вторым важным аспектом философии Эпиктета, который только что был упомянут, выступают так называемые три навыка. Именно в них воплощаются те описанные выше четыре добродетели, которые нравственно ориентируют человека. Эти навыки таковы:

НАВЫК ЖЕЛАТЬ (И ОТКАЗЫВАТЬСЯ ОТ ЖЕЛАНИЯ)

По мысли стоиков, людям присуща склонность желать «неправильные» вещи, и в этом заключается главная причина наших несчастий[17]. Если говорить конкретнее, то мы желаем того, что уже перечислялось в наборе внешних благ – таких как здоровье, богатство, доброе имя и тому подобное. То есть мы желаем чего-то, не подлежащего нашему контролю. Проблема же, как напоминает Сенека, состоит в том, что, желая не нам подвластного, мы вверяем свое счастье в руки своенравной Фортуны.

Так рисковать не очень-то оправданно. Куда лучше задать нашему желанию новое направление: нацелить его на вещи, которые мы действительно можем контролировать, иными словами – на наши взвешенные суждения и разумения. Почему нужно поступать именно так? Потому что в таком случае возможность вести эвдемоническую жизнь определяется сугубо нашими усилиями, а не капризами богини удачи. Мы по-прежнему можем благоразумно предпочитать здоровье, богатство и другие столь же приятные вещи их антитезам, но мы смиряемся с реальным положением дел: с тем, что, несмотря на любые наши усилия, порой перечисленное будет нам обеспечено, а порой – нет. И даже когда такие вещи нам достаются, обладание ими временно, поскольку все подвержено постоянным переменам[18].

Каким же образом реорганизовать нашу способность желать и отказываться от желаний? Это можно сделать, совершив два первых шага стоической практики, взятых на вооружение современной когнитивно-поведенческой терапией. Шаги эти таковы: а) принятие взвешенного и разумного решения (шаг когнитивный) и б) реализация изменений, нацеленных на выработку у себя привычки к новому образу действий (шаг поведенческий). Например, всякий раз, когда вы сталкиваетесь с трудной задачей или попадаете в неприятную ситуацию, возьмите за правило обдумать их, составив перечень тех их сторон, которые вы можете контролировать, и тех, которые контролю не поддаются. После этого, заглядывая в составленные перечни, посвятите внимание, силы и время пунктам первого списка: сторонам