Диллон

Оба родителя провожают ее до двери в класс. И после диалога, состоящего из вздохов Пенелопы, сердитого лица ее отца, и наставлений миссис Алабастер, учителя восьмого класса, новая девочка заходит в класс. Она прячет глаза за солнцезащитными очками в желтой оправе, ее лицо выражает спокойствие.

Мистер Файнел находит меня глазами в маленькое окошко на двери и одаривает меня свирепым взглядом, прежде чем уйти.

— Давайте, тепло поприветствуем Пенелопу Файнел в средней школе Кастл Рэйн, — объявляет миссис Алабастер у доски. — Это ее первый день с нами. Пожалуйста, будьте внимательны к ней.

В ответ звучат наполовину бурчащие, наполовину шепчущиеся приветствия для новой девочки. Я подумал было помахать, но отказываюсь от этого, когда Герберт начинает производить чмокающие звуки позади меня. Откинувшись на спинку стула, я зажимаю его пальцы между стулом и столом.

— Мистер Декер, пожалуйста, поднимите вашу руку.

Я делаю так, как мне велят, и каждая пара глаз в классе номер двенадцать, устремляется на меня. Когда кровь отливает от моей поднятой руки, заставляя онеметь каждый кончик пальцев, меня больше не волнуют потешные выражения лиц моих одноклассников или смех Кайла, который доносится через ряд от меня. Волнует только неуверенность на лице Пен, которая вызывает у меня волнение.

Она никаким образом не может знать, что я не спал всю ночь, думая о пузыре из жвачки или о зеленых солнцезащитных очках, которые она носит после захода солнца.

С зажатой верхней губой между зубов, Пенелопа прижимает свою черную сумку к груди и смотрит в мою сторону, не подавая вида, что помнит о том, что мы соседи.

— Займи свободное место рядом с Диллоном, — миссис Алабастер указывает Пен куда пройти. — Уверена, он не против облегчить первые несколько дней, пока ты сама во всем не разберешься, верно?

Я опускаю свою руку, и мои щеки заливает румянец.

— Нет, мэм.

Весь класс начинает хохотать. Пенелопа опускает голову, и длинные темные волосы закрывают ее лицо.

— Достаточно! — настаивает учитель. — Давайте не будем позорить самих себя и покажем мисс Файнел, что мы не буйный народ, что скажете?

Тишина, которая заполняет комнату еще хуже, чем смех. Новая девочка все еще с опущенной головой начинает медленно продвигаться на свое место. Скрип ее туфель о кафельный пол напоминает звук, который издает доска для мела, когда проведешь по ней ногтями. Когда Пенелопа спотыкается о сумку Пеппер Хилл, которую та всегда ставит на пол у парты, звучат несколько смешков.

— Извините, — шепчет Пен. Пеппер ухмыляется, поднимая свою уродливую розовую сумку с блестками прямо из-под ног новой ученицы. Она откидывает свои светлые волосы с плеча и бормочет:

— Смотри куда идешь, Паула.

— Мое имя Пенелопа, — внезапно слышится бравый голос. Она поднимает подбородок, освобождая лицо от волос.

Словно Пен не сказала ни слова, противная девочка-подражатель с ухмылкой на лице вешает сумку на спинку своего стула, и отворачивается, решая, что Пен не стоит ее времени. Тщеславная и безжалостная, Пеппер относится так ко многим в нашем классе, так что меня совсем не удивляет ее отношение к Пен.

— Так что ты там говорила про те дурацкие очки? — не так уж и тихо шепчет Пеппер своей подруге, которая сидит рядом.

С высоко поднятой головой и расправив плечи, новая девочка занимает свое место рядом со мной. Из своей сумки она достает ручку и записную книжку в желтой обложке и начинает выводить что-то посередине. Класс продолжает занятие, а она начинает рисовать звезды и смайлы на своих руках. Никто из нас и внимания не обращает, когда миссис Алабастер переходит к учебному плану семестра.

— Я собираюсь стать художником, когда вырасту, — шепчет Пенелопа.

Она не поворачивает голову ко мне, когда разрисовывает кончики пальцев розовыми сердечками, но я вижу, как ее глаза быстро поглядывают на меня из-под солнцезащитных очков, которые она так и не сняла.

Я не знаю ее настолько, что бы сказать, что ее художества отстой, поэтому я просто улыбаюсь и говорю:

— Это здорово.

«Пикассо» поворачивается на стуле. Темные стекла не полностью скрывают ее глаза, и я различаю длинные ресницы, порхающие под очками.

— Если мы собираемся быть друзьями, сосед, то мы должны верить друг другу. Я не художник, а из тебя врун тоже не выходит, — говорит она тихо. — Это был тест, и ты провалился.

Мое сердце начинает учащаться, и ладони потеют. Правая часть моего рта растягивается в улыбку, и я ничего не могу поделать с этим.

— Я не хотел тебя расстраивать.

Пенелопа пожимает плечами. Она рисует на свободном месте между костяшками и говорит:

— Это невозможно.

— Ты бесчувственная?

Новая девочка трясет головой.

— Только тогда, когда я невидимая.

После этого она ведет себя так, как будто это я невидимый, отворачивается и подпирает рукой подбородок, перекидывая волосы таким образом, чтобы они служили стеной между нами. Я пытаюсь отвлечься, пока Пен меня игнорирует, но это не помогает. Даже когда Герб начинает шептать: «Пенелопа и Диллон сидели на дереве…», и я делаю вид, что его не существует, пока он не тыкает мне карандашом сзади в шею.

Я разворачиваюсь на своем голубом пластиковом стуле и выхватываю карандаш у него из рук. Желто-оранжевый карандаш летит через всю комнату, отскакивает, падает и катится к новым ботинкам одного из учащихся.

— Дружище, это единственный карандаш, который у меня был, — Герберт, выглядящий немного старше своих двенадцати, с темными кудрями на