— Погоди, вот я встречусь с Матильдой, Герб. И ты пожалеешь, — говорю я, передавая ему свой карандаш. Моя мама наполнила мой портфель столькими предметами, что мне хватит на весь следующий год.
Мой лучший друг ухмыляется и пытается отмахнуться от меня, как будто он не нервничает по поводу рыжеволосой девчонки, которая заливает его щеки краской того же цвета, что у нее волосы. Мы несколько раз сталкивались с его пассией за это лето, потому что все живем на одной улице, и он вел себя так, будто это не он держал ее руку в последний учебный день седьмого класса, прежде чем ее мама не забрала ее на потрепанном универсале.
— Я не понимаю, о ком ты говоришь, — говорит враль, вращая свой новый карандаш между большими пальцами.
— Матильда Тип, — пищит Кайл достаточно громко, чтобы слышали другие, якобы напоминая имя девочки, в которую Герберт влюбился, когда ему исполнилось одиннадцать. — Ты держал ее за руку в прошлом году.
И снова, весь класс взрывается от смеха. В этот раз не из-за появления новенькой, а Герберт любит внимание. Он принимает игру, кидая смятые шарики из бумаги в Кайла и сочиняя на ходу о девчонках, которым он вскружил голову этим летом.
— Какая Матильда? — шутит он, пока миссис Алабастер не ударяет линейкой по своему столу.
Когда мы все успокаиваемся и приступаем к работе, я поглядываю на ту, от которой дрожит мое сердце. К моему удивлению, она убрала свои волосы в высокий хвост и ее глаза смотрят на меня в упор, из-под затемненных стекол.
— Когда у тебя день рождения и почему этот город называется Кастл Рэйн (Прим. ред.: в переводе Замок дождей)? — спрашивает она. Руки Пен полностью покрыты различными дурацкими узорами.
— Двадцатого сентября. Потому что, скалы у берега похожи на замки, и здесь много дождей, — говорю я с нервной хрипотцой в голосе.
Розовые губы растягиваются в широкой улыбке и Пенелопа говорит:
— Мой день рождения в этот же день тоже.
— Правда?
Она хватает меня за руку и тянет ее в небольшой проем между нашими партами.
Используя маркер, которым она рисует зеленые листья на пальцах, Пенелопа Файнел разрисовывает мой ноготь на большом пальце руки в цвет деревьев на улице. Я ее не останавливаю.
— Да, мой день рождения через шесть недель. Мне будет тринадцать, — она раскрашивает мой следующий ноготь и говорит со вздохом. — Моя мама считает, что я должна подружиться с кем-нибудь, потому что нужно устроить вечеринку в честь официального перехода в подростковый период. Как будто это что-то очень важное.
— Быть подростком это круто, — говорю я.
Пен роняет мою руку и освобождает волосы от резинки.
— Я имела в виду поиск новых друзей.
* * *
Девушка, с которой у нас день рождения в один день, сидя под деревом в школьном саду в одиночестве, и скучает за обедом. Я наблюдаю за ней через грязное окно столовой, где сижу со своими друзьями, которые заняли все стулья вокруг круглого стола. В совершенно новой одежде, мои друзья громко болтают о том, что они успели сделать этим летом. Они очень громко смеются.
Отвернувшись от Пен, стараюсь вести себя как ни в чем не бывало. Как будто, моя новая соседка не захватила мое сердце. Я распаковываю полностью органический обед, который меня заставляет есть мама, и киваю, как будто понимаю, о чем все говорят.
— Ты видел «Соски темнеют в полночь», и не сказал нам? — спрашивает Кайл, сдувая свою длинную светлую челку с голубых глаз. — Посредственный же ты друг.
Нахмурив брови, я роняю свой бутерброд с арахисовым маслом и медом и переспрашиваю:
— Что?
— Ты же кивнул, когда Кайл спросил, знает кто-нибудь, что такое «Скинамакс», — говорит Матильда Тип. Она кушает маленькой ложечкой пудинг из стаканчика.
Мое лицо ярко пылает, и друзья смотрят на меня с улыбкой пока я пытаюсь придумать, откуда знаю о неприличных фильмах, которые крутили по кабельному каналу «Скинамакс» прошлой ночью. Плохие художества и пузыри от жвачки затуманили мой здравый рассудок.
Прежде чем я соглашаюсь с собой, что влюблен в Пенелопу, я выпаливаю часть правды.
— Я зашел в комнату Рисы, когда она смотрела это.
Кайл запихивает в рот фруктовый батончик и улыбается.
— Я рассекретил твою сестру.
Вставляя трубочку для питья в мой полностью натуральный сок, я увожу тему в сторону, спрашивая у друга:
— А как ты, узнал об этом?
И он не переставая, до конца ланча рассказывает, как был не в состоянии уснуть предыдущей ночью и пробрался в гостиную, чтобы посмотреть телевизор с выключенным звуком.
— Бывают соски огромные и прям совсем темные, — рассказывает он с гордой ухмылкой на лице. — А вагины волосатые.
Пообедав, я направляюсь обратно. Коридор полон народа и я не обращаю внимания, что происходит впереди, пытаясь найти новый кабинет. Ровно на один час, каждый день, все восьмые классы меняют свой постоянный кабинет на дополнительный, где проходит урок для подготовки к высшей школе. Я, в будущем, хотел стать доктором и думаю, что знание второго языка будет очень полезно, поэтому выбрал испанский. Когда получил новое расписание этим утром, я взбесился, увидев предмет «Кулинария» вместо испанского языка.
Но мама показывала, как пользоваться духовкой, поэтому все должно быть проще простого.
Медленно бредя и поглядывая на номера кабинетов над дверьми, я в буквальном смысле натыкаюсь на Пенелопу. Мы ударяемся головами и солнцезащитные очки, которые скрывают ее глаза, летят с ее лица на пол. Кто-то нечаянно их пинает, и они скользят в угол, приземляясь вверх тормашками. Удерживая Пен за руку от падения, я чувствую тепло ее черного свитера.
— Черт побери, Диллон, — говорит она, держась ладонью за красное пятно на голове, там, где мы столкнулись лбами.
— Извини, — бормочу я и тру свою ушибленную голову.
Тяжело вздохнув, Пенелопа заправляет волосы за ухо и смотрит на меня глазами без очков. Никогда я еще не видел такой темный карий цвет, такие большие глаза и длинные ресницы. Светлые веснушки беспорядочно занимают место на ее переносице и едва мерцают на щеках.
«Симпатичная», — думаю я.
Тут Пеппер Хилл проходит между нами, сбивая Пенелопу на шаг назад. Пенелопа понимает, что на ней нет очков. Автоматическим движением, она опускает волосы на свое лицо, и улыбка исчезает с губ. Судорожно смотря вперед и назад, дыхание Пен заметно учащается, и румянец пропадает с лица. Она крутится вокруг, но никак не может найти то, что по ее мнению делает ее невидимой.
— Вот, они здесь, — говорю я, быстро направляясь в угол, где находятся ее очки.
Она выхватывает их из моих рук, и быстро возвращает их обратно на переносицу и заходит в класс Кулинарии без единого слова. Автоматически следую за ней, сажусь на свободное