– Хорошо, – ответил он.
– Как оценки?
– Как и вчера.
– Нужно подтягивать, – сказала она. – Оцени важность образования. Ты же не собираешься закончить, как твой отец.
Оуэн слышал это много раз. Эта фраза больно ранила и, словно товарный поезд, тащила за собой груз каждой ссоры, каждой слезинки, каждого шепота и каждой перебранки между матерью и ее родителями, которые случались во время судебного процесса и после. Родители матери ненавидели отца еще до того, как она вышла за него замуж, а после его смерти возненавидели память о нем еще больше. Отец Оуэна был для них неким «призрачным козлом отпущения», тенью, которая могла быть настолько ужасной, насколько это им требовалось, которую можно было обвинять в чем угодно. Во всем подряд.
Оуэн сразу научился не защищать этот призрак, но ему это и не нужно было. Его отец был не виноват, и скоро все об этом узнают.
– Я подтяну оценки. Где дед?
– На заднем дворе, возится с газонокосилкой. Может, ему нужна твоя помощь.
Оуэн внутренне ухмыльнулся. Его деду никогда не требовалась никакая помощь, тем более с мотором. Это означало, вероятно, что дед хочет о чем-то поговорить. Оуэна это пугало, но он знал, что избежать разговора не удастся, поэтому он кивнул.
– Пойду погляжу.
Он прошел через гостиную по старому ковру, который был то ли настолько устойчив к пятнам, то ли за ним так хорошо ухаживали, что старики считали затраты на покупку нового неоправданными. Стены, покрытые бежевой штукатуркой, были увешаны живописными полотнами, тщательно подобранными бабушкой. На кухне он схватил апельсин из миски с фруктами, стоявшей на столе с пластиковым покрытием без единого пятнышка. Затем он вышел во двор через сетчатую дверь, которая со скрипом распахнулась и с грохотом захлопнулась за ним.
Маленький двор был вылизан до такой степени, что смотрелся пластиковым. Он представлял собой амебообразный ковер из густой травы, окруженный клумбами и кустами. Несколько авокадо и апельсиновых деревьев росло рядом с шестифутовым решетчатым забором, обозначающим границы бабушкиной империи. Оуэн прошел по плиточной дорожке вдоль задней стороны дома к дедушкиному посту – мастерской, которую на его памяти никогда не называли гаражом, хотя по сути она им и была. Внутри дедушка склонился над старой газонокосилкой под единственной флюоресцентной лампой, болтающейся сверху. Он был одет в старый передник и джинсовый комбинезон, который носил с тех пор, как Оуэн был совсем маленьким.
– Это та, которая на продажу? – спросил Оуэн.
– Не, – ответил дед. – Это починить. Эгертонам, которые дальше по улице.
– За деньги?
– Нет, – сказал он. – Но они небось все равно попытаются мне заплатить.
– Бабушка говорит, это она должна им приплачивать за то, что они находят для тебя занятие.
Дедушка усмехнулся.
– Откуда мы знаем, может, она так и делает?
Оуэн надкусил кожуру апельсина, чтобы почистить его, почувствовал горечь, а затем вцепился в нее ногтями, обдирая плод и брызгая соком.
– Не пачкай мне пол, – сказал дед.
Оуэну всегда казалось, что в месте, которое зовется мастерской, вполне можно капнуть соком на пол, но у его деда была не такая мастерская. Там не было ни единого инструмента, или детали, или бутылки с химикатами, которые стояли бы не на своем месте.
– Бабушка уже спрашивала тебя об оценках?
– Спрашивала.
– То есть, я могу не спрашивать?
– Ты вроде как уже спросил.
Дед отвлекся от газонокосилки.
– И то правда.
Затем он поднялся с деталью в руках и пошел к верстаку у противоположной стены, где принялся возиться с ней, повернувшись спиной к Оуэну.
– Я на днях видел твоего старого друга. Как его звать? Хавьер?
– Да? – Оуэн съел дольку апельсина. Она была сладкая, без кислинки, немного терпкая.
– Я давно его здесь не видел, – продолжил дед. Оуэн ничего не ответил, просто откусил еще. – Вы еще дружите с ним?
– Вроде того. Не особо.
– Мне не понравились парни, с которыми он был. Бандиты.
– Как ты узнал? – спросил Оуэн.
– По ним видно.
– Звучит как-то по-расистски, дед. Хавьер не бандит.
– Надеюсь на это. Он вроде всегда был хорошим малым.
Оуэн доел оставшиеся дольки апельсина, испачкав соком подбородок. Дедушка все еще возился с запчастью газонокосилки, повернувшись к нему спиной.
– Ты же держишься подальше от этих ребят, да?
– Дед, – сказал Оуэн, – прекрати.
– Просто хотел убедиться. Район уже не тот, каким он был, когда мы с бабушкой только приехали сюда. Он оставался относительно приличным, еще когда твоя мама росла здесь, до последних лет ее старшей школы.
В это время его мама познакомилась с отцом, но дедушка об этом не упомянул, хотя Оуэн и знал, что он об этом подумал.
– Я уже старый, я никогда не уеду из своего дома. Но я не выбрал бы это место для того, чтобы твоя мать растила тут тебя. Это больше не то место.
– Я не в банде.
– Знаю, что нет.
– Зачем мы тогда об этом говорим?
Дедушка обернулся. Свет флюоресцентной лампы отражался от его лысины.
– Я просто хочу, чтобы ты был осторожен. Тебе пятнадцать. Я больше, чем ты думаешь, знаю о детях в этом возрасте. Легко пойти не тем путем. Хочется принадлежать к какому-то обществу. Ты думаешь, что можешь справиться с этим, но прежде, чем ты поймешь, что все не так просто, уже по уши окажешься в скверной ситуации.
Время, проведенное с дедушкой в мастерской, всегда проходило примерно так. Для деда это был шанс поработать с Оуэном, понастраивать его, будто тот был мотором. Оуэн знал, что дед это делал из добрых побуждений. И бабушка тоже. Но они были неправы насчет многих вещей.
– Просто, – дедушка покачал головой и повернулся обратно к верстаку, – просто будь осторожен. Тебе уроки задали?
– Сделал в школе.
– Отлично. Тогда двигайся дальше.
– Школа – это конвейер. Как можно двигаться дальше за конвейером?
Дедушка снова усмехнулся.
– Умник ты. Иди домой и выучи что-нибудь.
Оуэн улыбнулся и вышел из мастерской, вернулся по плиточной дорожке к задней двери. Войдя в дом, он обнаружил, что бабушка выключила телевизор и теперь возилась на кухне, нарезая морковь, рядом на столе стояла большая миска и лежала куча еще не нарезанных овощей.
– Как там дела? – спросила она.
– Хорошо, – ответил Оуэн. – Ты тоже думаешь, что я прибился к банде?
– Он имеет право волноваться, – сказала она. – Много хороших парней здесь связались с дурными компаниями. Трудно забыть то, что случилось с твоим отцом.
– Да, вы с дедушкой позаботились об этом, – Оуэн пошел к выходу. – Я буду в своей комнате.
Бабушка отложила нож.
– Мы просто хотим, чтобы такого не случилось с тобой.
Оуэн ничего не ответил, потому что если бы он открыл рот, это закончилось бы неприятностями. Так что он последовал прочь, через гостиную и прихожую в свою спальню. Зайдя туда, он пнул ворох одежды, чтобы убрать ее с прохода и запереть дверь. Пару минут он просто стоял, глядя в потолок и тяжело дыша.
Он