Читать «Рыжий дьявол»

— Мы знаем о вас немало! Почти все! Знаем, что вы долго сидели, были на Колыме, на пятьсот третьей стройке и в «Краслаге». Освободились из заключения в тысяча девятьсот пятьдесят втором году. И после освобождения находились в ссылке в наших краях. А потом из ссылки бежали… Где вы, кстати, шатались все последнее время? Вот только это одно неизвестно.

— Где я был, там меня уже нет, — сказал я. — Предположим, что в самой глуши, в Заполярье. Да какая вам разница? Обстоятельства теперь переменились.

Разговор этот происходил в Абакане, в областном комитете партии. Стояла снежная суровая зима 1954 года. За окнами густыми хлопьями падал декабрьский снег. Даже не падал, а, скорее, висел, затмевая даль и налипая на стекла. В кабинет сочился серый, какой-то зябкий свет. Человек, с которым я беседовал, Николай Димитрович Кудрявцев — заведующий отделом пропаганды и агитации — сидел за огромным, заваленным бумагами столом. А я помещался напротив — в потертом кожаном кресле для посетителей.

Облокотясь о стол, Кудрявцев негромко сказал:

— Вы правы. Обстоятельства, действительно, переменились. После смерти Сталина партия приняла новый курс… Но все же не надо думать, будто она переродилась и отказалась от главных своих установок и правил. Отнюдь! — он поднял палец. — Вопрос о бдительности, о контроле — остался…

— Это все понятно, — досадливо проговорил я. — Но потолкуем конкретно… Обо мне… Областная газета начала печатать мои стихи и очерки. И главный редактор теперь согласен взять меня на работу. Но тут все зависит от вас — так он мне заявил. Без вашего согласия он якобы ничего предпринять не может.

— Натурально, — усмехнулся Кудрявцев, — газета всецело подчиняется нам.

— Ну, а вы?..

— Ну, а мы тоже, в принципе, не против. Но существует общее правило: в партийные учреждения и, в том числе, в редакцию газеты, не принимают людей непроверенных, так сказать, с улицы… А вы как раз такой! Уж извините.

— Так что же мне делать?

— Самый простой вариант и самый для вас лучший — устроиться на какую-нибудь другую работу. А уж потом мы вас переведем… Но только — потом! Сначала приглядимся, присмотримся…

— Да к чему, собственно, присматриваться-то, — начал я… И тут же умолк. Понял: передо мною — стена! Ее не прошибешь и не поколеблешь. И обойти ее тоже нельзя. Надо смиряться — ничего не поделаешь! — Вы говорите — устроиться, — вздохнул я. — Но куда? Куда? Может, вы мне посоветуете?

— А что вы, собственно, умеете? — поинтересовался Кудрявцев. — У вас есть какая-нибудь «мирная» специальность? — И потом добавил, помедлив: — Насколько нам известно, вы были блатным… Профессиональным вором…

— Чепуха все это, сплетни! — воскликнул я возмущенно. — Ну, посмотрите на меня: разве я похож на блатного?

Кудрявцев прищурился, разглядывая меня. Потом сказал добродушно:

— Вообще-то лицо у вас уголовное. Что-то есть в нем такое… — он пощелкал пальцами, — специфическое…

— Ну, не знаю, — пожал я плечами, — не знаю, что вам померещилось. Во всяком случае, я по специальности художник-график. Иллюстратор. И, между прочим, хорошо знаком с оформлением и производством газеты.

— Что-о? — удивился Кудрявцев. Брови его полезли вверх, губа отвисла. — Это каким же образом?

— Так ведь я — старый фронтовой журналист! — пояснил я, глядя на собеседника невинными, чистыми «голубыми глазами». — Вам об этом разве не докладывали?

— Н-нет… Но вы все-таки сидели?

— В общем, да, пришлось… А кто тогда не сидел?

— И арестовали вас за железнодорожный грабеж, не так ли?

— Эх, да какой там грабеж, — махнул я рукой. — Просто в поезде началась облава. Чекисты искали каких-то бандитов… Никого не нашли, ну и стали хватать всех подряд. Так вот я и попал. А ведь тогда, при сталинском режиме, как было? Если уж попался — то не вырвешься…

— Где же это происходило? Когда?

— На Украине, в тысяча девятьсот сорок седьмом году. Помните, какое было время?

— Конечно. Но все-таки… — он насупился, бормоча: — Странно как-то… Непонятно…

И вдруг потянул к себе лежащий на углу стола свежий номер газеты.

— Значит, вы — журналист?

— Да, — сказал я нагло. — Еще какой!

— Проверим.

Кудрявцев с треском развернул газету и потом, постукивая ногтем о крупный верхний, идущий через весь лист заголовок, сказал:

— Существует определенная журналистская терминология. Вот как, например, такой заголовок называется?

— Шапка.

— Так. Ну, а это? — Он указал на большую статью, помещенную в самом низу страницы.

— Подвал.

Я отвечал легко и небрежно. И с благодарностью вспоминал в эту минуту старого своего лагерного приятеля Роберта Штильмарка. Три года назад, на знаменитой пятьсот третьей стройке, он обратил внимание на мои стихи и песни — поверил в меня как в литератора. И как-то раз подарил мне книгу «Оформление и производство газеты», которую он принес с воли и постоянно хранил при себе. Вручая ее мне, он сказал: «Прочти и запомни — на свободе это тебе пригодится!» И хотя я плохо тогда представлял себе свое будущее и не очень-то верил в добрые перемены, я все-таки книгу принял. И пронес через многие этапы и штрафняки. И частенько читал ее, валяясь на грязных дощатых нарах… И вот теперь прочитанное действительно пригодилось, внезапно выручило меня. Я даже и не предполагал, что так хорошо смог все это запомнить! Кудрявцев же и вовсе был потрясен моей эрудицией. Проэкзаменовав меня и сложив газету, он сказал, закуривая:

— Получается какая-то путаница. Вы, я вижу, специалист. Что ж, это упрощает…

Я встрепенулся при этих его словах, напрягся выжидательно. Теперь, подумал я, разговор пойдет по-иному… Может, он все-таки переменит решение?

Но нет — он не переменил…

— В общем, так, — сказал он, стукнув ладонью о край стола, — прежний уговор остается в силе. А с работой, что ж, поможем, подсобим! Вот кстати, — он заглянул в настольный блокнот, — у нас в Алтайском районе,[1] в селе Очуры открыт сельский клуб. Требуется заведующий… Думаю, это вам на первых порах подойдет. — И посмотрел на меня пристально. — Ну, как?

— Ладно, — пробормотал я.

— Там в клубе вы, кстати, примените и ваши художнические таланты. Там они пригодятся. Видите, как все хорошо устраивается! Ну, а что касается редакции…

— Да. Как насчет этого?

— Можете поддерживать с ней контакт, продолжать писать. Почему бы нет? Это не возбраняется. Будете, так сказать, внештатным корреспондентом нашей газеты по Алтайскому району!

Так произошел в моей жизни перелом. До этого я жил поистине волчьей жизнью — тревожной, тоскливой и неприкаянной… Я постоянно скрывался от властей и метался по всей стране. Сначала — как блатной, а потом — в качестве бездомного северного бродяги.

Бродяжий этот послелагерный путь начался в Красноярске два года назад. Я вышел тогда из ворот пересылки, исполненный радужных надежд и планов. Незадолго до освобождения я ухитрился переслать в местное отделение Союза писателей тетрадку своих стихов и мечтал об успехе. Я мечтал об