Читать «Девушки из хижины»

пока нет оценок

Минка Кент
Девушки из хижины

Minka Kent

The stillwater girls

Моим дорогим.
И моему дорогому

Глава 1
Рен

Шестьдесят три дня – вот как долго нет Мамы. Я скребу мелом по доске, ставлю крестик в календаре на двадцать первом ноября.

Иви, где бы она сейчас ни находилась, в следующий четверг исполнится девять.

Представляю ее кривую улыбку, светлые кудряшки, костлявые коленки и улыбаюсь про себя, но всего лишь на секунду.

Трудно улыбаться и негде взять сил, когда пальцы превратились в сосульки, желудок сводит от голода, а веки отяжелели так, что ты не можешь их поднять.

В последнее время Сэйдж завела привычку возиться с куклой, которую я сшила ко дню рождения Иви, хотя восемнадцать не самый подходящий возраст для таких забав. Думаю, ее это утешает – держать что-то в руках и укачивать, как делала Мама.

Мне утешения не нужны.

Мне бы только выжить.

С каждой ночью в домике все холоднее, и мы договорились вставать по очереди, чтобы поддерживать огонь. Прошлой ночью Сэйдж проспала; я проснулась и тряслась от стужи так, что едва выбралась из постели, а когда наконец отыскала во тьме спички, дыхание вырывалось изо рта клубочками пара.

Никогда еще я так не замерзала; холод пробирал до костей, и они, казалось, вот-вот захрустят и треснут.

За стеной воет ветер; Сэйдж готовит на завтрак яйца над потрескивающим огнем. Тряпичная кукла отдыхает на стуле, смотрит мертвыми глазками-пуговицами и ждет.

Мы всегда ждем.

Запасы между тем подходят к концу, и до прихода суровой, судя по всему, зимы остаются считаные недели. Утки и гуси в этом году улетели на юг раньше обычного, а пауки тучами лезут в жилище и плетут огромные паутины. Мама всегда говорила, что это верная примета.

За прошлый месяц мы потеряли пятерых из наших восьми кур и сами не знаем, как и почему. Будь здесь Мама, она бы знала. Каждое утро, когда мы проверяем курятник, я боюсь найти еще одну мертвую птицу, которую расклевывают оставшиеся в живых. Не хочется думать, что случится, когда подохнут оставшиеся три.

Может, они заболели, как Иви?

Хворает ли она до сих пор?

Думаю, что да, потому что вестей от Мамы нет с тех пор, как они ушли среди ночи за помощью. Сестренка вся горела, с трудом дышала, и в груди у нее скрежетало – такой звук бывает от камешков в жестяной банке. Мама укутала нашу младшую сестру в шерстяные одеяла, собрала небольшую сумку, и мне в память врезалось выражение ее глаз. Я вижу их ясно каждый раз, когда закрываю глаза.

Мама никогда не паниковала, но в ту ночь ее охватила паника.

Напоследок она сказала: «Никому не открывайте дверь. Никому, девочки, вы меня поняли?»

Она сжала губы, еще крепче прижала к себе обессилевшую Иви, и взгляд ее дрогнул. Мгновение спустя они ушли и исчезли в лесу, обступившем со всех сторон наш участок. Сердце мое билось как сумасшедшее; я смотрела ей вслед, а когда блеклое платье Мамы слилось с тьмой и растворилось, заперла дверь.

Они уже давно должны были вернуться.

Глава 2
Николетта

Мне отчаянно требуется какой-нибудь лейкопластырь, чтобы скрепить наши брачные узы.

Но лейкопластыри не пригодны для зияющих ран.

Их применяют для царапин, заусенец и порезов бумажным листом – тех ранок, что быстро заживают и исчезают без следа. А наш брак – рваная рана, из которой хлещет, вытекает все то доброе, что необходимо для выживания, что делает нас одним целым. И подходящего жгута поблизости не видно.

Я не знаю, как это остановить.

Знаю только, что должна пытаться… потому что я теряю его.

– Они сказали, что мы можем планировать наше домашнее обучение, когда захотим. – Я стою у плиты, обжариваю на сковородке «Ле Крезет» чеснок с капустой, и муж поднимает взгляд от ноутбука, стоящего на кухонном столе. – Еще немного, и у нас будет разрешение на усыновление в штате Нью-Йорк.

Брант поправляет на переносице очки в тонкой оправе, и я жду улыбки или какого-то знака, подтверждающего, что ему эта новость приятна, но напрасно.

– Они сказали, что после того, как нас одобрят, может пройти целый год, прежде чем мы станем приемными родителями, – добавляю я, стараясь справиться с чувством вины. Оно накатывает каждый раз, когда муж не выказывает воодушевления. – Но иногда это происходит сразу. Тут не угадаешь.

Брант снова переводит взгляд на экран – он занят, редактирует фотографии для предстоящих выставок. Музей современного искусства «Беллхаус» на Манхэттене решил в течение следующих четырех месяцев выставлять его работы. С тех пор, как мы получили эту новость, муж просто сам не свой и то и дело выходит из себя, хотя всю жизнь мечтал, что его работы будут признаны и выставлены на всеобщее обозрение таким всемирно известным учреждением.

Деревянной ложкой я сталкиваю тушеную капусту и поджаренные кусочки чеснока на сервировочную тарелку, вытираю руки о фартук и проверяю, как прожарился цыпленок.

– Ты можешь представить, что здесь будут бегать дети? – спрашиваю я с усмешкой.

Я могу.

Я уже представляла себе это тысячу раз. Может, больше.

Вот как бывает, когда в двадцать два встречаешь мужчину своей мечты, выходишь за него замуж, решаешь повременить с детьми, чтобы вместе ездить по миру, пока он фотографирует самое прекрасное, что есть на планете. А потом в двадцать пять теряешь сознание, оказавшись на операционном столе по поводу экстренной гистерэктомии.

– Мне никто не нужен, кроме тебя, Ник. Ни в прошлом, ни в будущем, – сказал Брант, когда в то утро меня везли из операционной. Он держал меня за руку, целовал мои пальцы, неотрывно смотрел в глаза, пока меня не накрыла теплая волна его любви и уверенности. Это единственное, чем мне по-настоящему запомнился тот день. Остальное смазалось и померкло. Остальное смыли годы усилий, в течение которых я старалась забыть о своем богоданном женском естестве, отнятом у меня так внезапно и бесповоротно.

Оказывается, утрата способности иметь детей отнюдь не подавляет стремления быть матерью. Она лишь делает его менее осуществимым, как недоступный предмет мечтаний, убранный на самую верхнюю полку, когда поблизости нет лестницы.

Кстати, о мечтах. Прошлой ночью мне опять приснился сон про детей. Тот, в котором я прекрасным осенним днем толкаю перед собой по парку прогулочную коляску и, только опустив взгляд, обнаруживаю, что она пуста.

Она всегда пуста.

А потом я, как обычно, просыпаюсь в холодном поту и с зияющей пустотой в груди, постепенно осознавая, что все это не наяву.

Ребенка нет. И никогда не было.

Мое подсознание – жестокая трусливая сука. Она показывается только тогда, когда я

Тема