Читать «Пара не пара - парень не парень»

Тот прожил хорошо, кто прожил незаметно.

Овидий

Эльма Тъери Эл’Сиран

Как утверждал мой частный учитель математики господин Ферналь, минус на минус всегда дает плюс. Думаю, этот теоретик не от мира сего в криво сидящем на длинном носу пенсне и с вечно перемазанными чернилами манжетами что-то путал. В свои семнадцать я твердо знала, что в жизни дело обстоит с точностью до наоборот: неприятность, помноженная на неприятность, вовсе не становится сюрпризом, а почти всегда разрастается и распухает, превращаясь в гигантскую проблему, а то и настоящую катастрофу.

А как иначе объяснить несусветную жуть, в которую вылились не вовремя сломанный каблук и некстати вывалившийся из рук таз?

Началось все с неудобных новых туфель на высокой шпильке, которые я, Эльма Эл’Сиран, решила надеть по случаю прибытия в наш захолустный Меровен невероятно важной персоны — Дланей Правосудия самого Владыки всея Сорренты, герцога Ульфрика Тауга Эл’Денота.

Вообще, в Меровене привыкли жить тихо. Городок стоял в уединенной, протянувшейся с запада на восток горной долине близ южных границ Сорренты, и ведущая в центр страны дорога здесь заканчивалась, дальше ехать было некуда. Хотя меровенцы никуда и не ехали. Сидели сиднем в родном городишке и нескольких окрестных деревушках и были вполне себе счастливы. На северных склонах долины извека выращивали виноград, на южных — пасли тонкорунных овец, а еще у нас были плантации особого душистого хмеля и лаванды. Тем и жили, причем весьма неплохо. Только очень уж скучно… В Меровене никогда ничего не происходило. Если вдруг терялась чья-то кошка или намечалась неожиданная свадьба — об этом потом судачили месяцами. Иногда, глядя в зеркало, мне хотелось завыть: «Ну хоть бы что-нибудь случилось! Так же жить невозможно! Хочу быстрее вырасти и уехать в столицу!»

Наверное, боги меня услышали.

И усмехнулись. Даже не усмехнулись — хищно осклабились.

Но, возвращаясь к теме захолустного застоя, когда на Фонтанной площади у городской ратуши объявили, что нас посетит невероятно важный владетельный вельможа из столицы, в Меровене поднялась невообразимая суета. Девицы и замужние леди бросились к единственному в городе приличному портному. Кто успел добежать первым — тому повезло, прочим предложили «освежить» наряды, притачав актуальные в этом сезоне кружева на манжеты и модные сейчас стоячие, под подбородок, воротники. Магазин готового платья обделенные барышни брали штурмом, обеспечив владельцу за два дня годовой доход. Мощенные камнем улочки драили аж с мылом и щелоком, а городской Глава издал распоряжение, что хозяева всех домов, выходящих на центральную улицу, обязаны украсить балконы коврами или богатыми тканями, развесив оные по перилам. Вдоль фасадов домов на пути к ратуше полагалось расставить вазоны с цветами.

Моя тетушка, выслушав новости, поджала губы и хмыкнула:

— Видать, много Глава из казны украл, что сейчас так суетится!

Я хихикнула: тетя Анель — судейская вдова и моя единственная, пусть и не кровная родственница — по жизни была реалисткой и ошибалась редко. И за те шесть лет, что мы жили вдвоем, заразила и меня совершенно неприличным для воспитанной девицы благородного происхождения скептицизмом.

Хотя, если быть точнее, первые четыре года под тетиной опекой я его старательно развивала и пестовала, а последние два — училась прятать. Потому что однажды тетушка подняла на меня лорнет и вздохнула:

— Эль, будешь такой заразой — никто замуж не возьмет. Или женятся на приданом, а через месяц сбегут из дома к любовнице попокладистее. А как у нас в Сорренте с разводами, сама знаешь.

Я прониклась. С разводами и впрямь дело обстояло плохо. Пробьет над головой трижды храмовый колокол — и все — никуда не денешься, пока он не зазвонит снова, провожая на погост усопшую рабу. Вперед ногами, в гробу с рюшечками. Зато приданое имелось — о-го-го даже по столичным меркам! Кроме доставшихся по наследству оливковых садов и лавандовых полей, я была владелицей конезавода, где разводили уникальную славящуюся на всю страну породу упряжных лошадей — «золотую меровенскую». Выносливые, резвые рысаки с гордой статью и гладким ходом имели невероятную, дивную масть — не просто соловую или буланую, а именно золотую, включая хвост и гриву. Пара или четверка меровенцев, запряженная в карету, свидетельствовала о состоянии и статусе владельца больше, чем если бы тот утыкал транспортное средство драгоценными камнями или отлил кучерский облучок из самородного золота. Дурная идея, кстати, золото — оно жутко тяжелое и слишком мягкое для чего-то дельного.

А определялась заоблачная цена меровенцев их редкостью — златогривые красавцы желали рождаться исключительно в Меровене. Я — наследница семейного дела — знала, в чем секрет. Жеребых кобыл выпасали на горных склонах, где, среди прочего разнотравья, росла мисорра. Невзрачное растение с ажурными листиками забирало из почвы соли минералов, которые и влияли на масть потомства. Причем в любом другом месте та же мисорра никакого воздействия не оказывала. Даже у нас годились не все пастбища.

К торжественному дню мы готовились на пару с подругой Леськой — Левесеньерой Эл’Легарт, у семьи которой имелся дом с балконом, выходящим на главную улицу. С него Леська и решила наблюдать за прибытием кортежа и бросать, как это описано в модных романах, букеты. Мол, все восхитятся и в нас влюбятся! Даже если окажется, что к Дланям Правосудия приложен нос крючком или изрядное брюшко, ведь наверняка у такого родовитого важного вельможи имеется свита? А может, в его эскорте есть даже легендарные сабельники в синих мундирах с золотым галуном! Говорят, в столичный полк сабельников не брали дворян ниже трех с половиной локтей[1] ростом, а те, которым посчастливилось туда попасть, все были красавцами как на подбор!

В общем, мы, пара истосковавшихся по впечатлениям наивных провинциальных девиц, с энтузиазмом принялись за сборы.

Сначала нам повезло. Причем можно сказать, повезло даже дважды. Потому что платья к лету мы обе пошили совсем недавно и теперь могли с законным моральным удовлетворением наблюдать за суетой и суматохой, охватившей большую часть женской популяции Меровена. Включая жену городского Главы, которую мы обе недолюбливали за надутый вид и любовь к нравоучениям и которую промеж себя звали не иначе как «жаба крапчатая» — за странную нездоровую тягу к тканям в горошек.

Радовались ровно час, пока Леську не стукнуло:

— Эль, а какие туфли мы наденем?

Я вообще об этом не думала. Обычно, если не танцуешь на балу, то даже мысков обуви из-под пышной юбки не видно. Но тут-то балкон… а вдруг подует ветер, а я в башмаках с поцарапанными