Карта «бита», а вот я проиграла.

– Ты победил, – несерьёзно ворчу я.

– На то я и мастер, – хихикает дед. – Ещё партеечку?

– Нет уж, спасибо.

Я отхлёбываю немного остывшего чая из кружки. Гляжу на часы – скоро нужно будет выходить. Договорились сегодня погулять с подругой, Алей.

– Ох, – вдруг вздыхает дед. – Что-то мне, подруга, нехорошо…

– Дедушка? – Я вскакиваю из-за стола. Шутит или нет? Дедуля любит попугать, но до такого ещё не доходило.

– Сердечко шалит, – Он выдавливает сиплый смешок.

– Давай я врача вызову.

– Не, обойдётся…

Но усмешка тут же пропадает с его губ. Дед хватается за сердце и склоняется над столом. У меня перехватывает дыхание от ужаса.

– Дед! – кричу я. – Мам, деду плохо!

Мама вбегает тут же.

– Пап! – зовёт она.

Дедушка не отвечает и смотрит в пустоту. В какую-то секунду его глаза округляются, дед вздрагивает и роняет голову.

Я хватаю его за руку, пытаюсь растормошить, но дедуля не двигается. Мне страшно. Паника подступает, я теряюсь, а внутри всё рушится и падает.

Мама зовёт «скорую», мечется туда-сюда, а я просто сижу, не разжимая дедовой руки, и смотрю на моего старичка. Его откачают. Должны откачать!

Приезжают быстро. Заходят в квартиру, топчутся на пороге, и ведь даже не думают, что каждая секунда дорога. Мама проводит их на кухню.

Врачи. Меня отводят в сторону, что-то говорят, пытаются привести в себя.

Напрасно пытаются.

Мама что-то бормочет, успокаивает. Я слышу возню с кухни, ловлю каждый шорох, каждое слово.

«Пациент скончался до приезда врачей».

Отчёт. Сухой отчёт для сухой бумажки. А я не верю, что всё это происходит. В голове стоит мысль – дедушка не умер. Он живой, он сейчас придёт, скажет, что просто пошутил. И всё будет хорошо.

Я закрываю глаза.

Открываю – зал прощаний в крематории. Меня окружают тяжёлые красные занавески, над головой – плоское фанерное небо.

Мама плачет. Отчим стоит рядом, молча глядя в пол. Сестра с любопытством разглядывает дедушку – она никогда не видела покойников.

Я злюсь на всех. Злюсь на отчима, который постоянно ругался с дедом, злюсь на врачей, не сумевших помочь, на маму, на Лизу, даже на самого дедушку – почему не поберёг себя? Почему не бросил курить? Почему так редко ходил к врачу?

А мой старичок словно спит. Его лицо спокойно, будто дедушка вот-вот улыбнётся и скажет, что снова пошутил. Но я знаю, что это не шутка.

Кладу цветы. Специально раздобыла его любимые бархатцы. Помню, как дедуля срывал их с клумб для меня и ругался с какими-то бабками из-за этого.

Ушёл хороший человек. Весёлый. Добрый, заботливый, мудрый.

Ушёл и больше не вернётся.

Веки опускаются сами собой. Поднимаются – уже моя комната.

Сорок дней. Всё вокруг меня существует как прежде, и только я всё никак не могу отойти. После похорон я молилась, чтобы дедушка мне приснился. Я хотела хотя бы попрощаться с ним, услышать пару тёплых слов, обнять его… Правда, снов я не вижу. Только темноту.

Аля жалуется, что я постоянно унылая. Раньше мы гуляли, смеялись, ходили куда-то. А сейчас кажется, будто это было в какой-то другой, не моей жизни. Я почти не общаюсь с подругой. Даже не приехала попрощаться с ней, когда Аля уезжала. Она злится. Говорит, что я слишком зациклилась на своём горе, запустила себя, стала депрессивной и скучной.

Скорее всего, мы больше не увидимся. Аля переехала в Выборг, а я осталась в Питере.

Наверно, так мне и надо.

– Ты хоть в комнате уберись, – сурово говорит отчим, на секунду заглянув в комнату.

– Хорошо, – безразлично отвечаю я.

Гляжу на бардак, в который погрузилась моя половина, и понимаю, что сил убрать его у меня уже не найдётся. У меня вообще ни на что сил не найдётся.

За окном во всю пышет июль, а я уже давно не выходила из дома. Мне незачем выходить.

Тоскую я уже не по дедушке. Да, он ушёл, он оставил меня, но там ему намного лучше. Всё-таки, дедуля и сам бы не хотел, чтобы его Танька погрузилась в бесконечное болото уныния. Дело в другом.

Никто не хочет иметь дела с депрессивным овощем. Только в моём состоянии началось хоть какое-то прояснение, как я поняла – абсолютно все от меня устали. И знакомые, и друзья, и даже семья.

Лиза со мной почти не говорит. Мама с отчимом обращаются ровно, иногда ругая – за лень.

Думая об этом, я медленно опускаюсь на кровать и понимаю – своего места у меня уже нет.

Глаза закрываются сами собой.

Снова вижу свет – два с половиной месяца. Я всё больше убеждаюсь, что люди меня недолюбливают. Угрюмая серая мышь возвращается в школу, уже в десятый класс, но так и не находит желающих хотя бы сказать «привет».

А мне хочется. Хочется с кем-то поговорить, хочется пожить, как нормальный человек, но уже поздно. Я стала тенью.

Теперь Таня Волкова хочет умереть. Нет, не для того, чтобы закончить свои мученья. В конце концов, её мученья никого не волнуют.

Таня хочет умереть, чтобы доказать, что была жива.

Пусть хоть тогда люди поймут, что мне нужна была помощь. Да, я не могла сказать об этом прямо – это называется «нытьём», а нытиков никто не любит. Но я кричала об этом иначе.

Пусть поплачут, пусть вспомнят обо мне хоть так!

Я снова закрываю глаза. Открываю – кабинет Ирины Леонидовны. Руководительница студии, как всегда одетая «с иголочки», жалостливо глядит на меня и вздыхает:

– Танюш, ты совсем никакая.

– Всё в порядке, – отвечаю я, кое-как выпрямившись. Этим утром я думала о том, как именно мне лучше уйти из жизни. Скорее всего, сброшусь с моста недели через две, когда наберусь смелости.

Утром же Ирина Леонидовна и позвонила. Сказала, что надо подойти – у неё для меня есть работёнка.

Когда-то я была среди её любимчиков. «Талантливая девочка» и просто человек, которому нравится быть на сцене. Теперь всё изменилось. Сцену я люблю по-прежнему, а вот она меня возненавидела – игра стала ужасной.

– Я очень соболезную тебе, – тяжело говорит Ирина Леонидовна. – Это действительно невосполнимая утрата.

– Спасибо, – холодно говорю я.

– Помнишь, я рассказывала тебе об иллюзионисте Викторе Раухмане?

– Да… припоминаю, вроде…

«Эксцентричная личность, но человек с харизмой». И нервный тихий смешок – отголосок сильного волнения. Ещё тогда я подумала, что моя наставница неровно дышит к этому человеку.

Сейчас же она старается держать себя в руках.

– У него освободилось место ассистентки, и я предложила ему свою помощь, – продолжает Ирина Леонидовна. – Я сначала хотела познакомить его с Верой, но потом вспомнила тебя… Мне кажется, ты ему подойдёшь.

Я подойду этому фокуснику, потому что та самая Вера нашла место получше – поступила в институт на театральный факультет. А больше подходящих кандидатур нет. Меня выбрали методом исключения.

– Можно попробовать, – бормочу я.

– Тогда я напишу письмо. Подойдёшь потом на собеседование.

Я не