– Тридцать секунд, Джур. Уходим.
Я начал отстыковку, шлюз удалял кислород из фильтра.
– Нет! – он задыхался, а я мог не дышать совсем. – Успеет, Эй…
– Не успеет. Выйди из фильтра.
Давление падало. Десять секунд.
– Ты ублюдок, она же тебя любит!
– И я ее!
– Видимо, недоста…
Он потерял сознание. На исходе восьмой секунды мы отстыковались. На исходе девятой – в шлюз ворвалась… голограмма Наэль.
Теперь я знаю точно, насколько именно недостаточно я ее любил. На одну секунду. На во-о-от столечко, Шима. Я… был готов для нее на все – но до разумного предела. Ее цифровой образ рассыпался у меня в руках. Контур, в котором она осталась, ударил в Эзерминори.
Не могу вспомнить, что я чувствовал. Там, у шлюза, во мне пульсировала только ее боль. В рубке она потеснилась для боли Джура. Его, ее. Не моя.
Шима не был уверен, что до конца понимает.
– А Эзерминори?
– Сотни громадных кораблей рухнули на планету – разом, со скоростью света. Росли грибы их термоядерных взрывов. То, что не погубили наши реакторы, доедала антиматерия из боевых отсеков. Когда я вернулся в рубку, все эзеры, что не успели на ковчеги, были мертвы, а то, что осталось от их планеты, до сих пор непригодно для жизни. Куски размером вот с этот город улетали в космос, целые горные цепи таяли в остатках позитронных лучей. Эзерминори была красива раньше. Наэль была еще красивее.
Я помню, Джур стоял спиной ко мне и делал вид, что разворачивает шлюп домой. Удивительно, именно в тот момент я понял, что уж его-то я бы точно дождался в том фильтре. У меня бы и мысли не возникло о погибших впустую героях, о тратах… будь на кону жизнь его или Вуриса. Как не возникло мысли вывести корабль рядом с Наэль из контура и надеяться, что это не обернется преждевременным коллапсом. Ведь шанс на чудо был. Неужели она того не стоила?
– Тебя это мучает?
– Нет. Меня мучает то, что меня это не мучает.
И снова профессор кивнул, уже порядком сбитый с толку их сеансом психоанализа.
– Флот смотрел, как догорает Эзерминори. Джур смотрел на свое отражение в иллюминаторе. Я смотрел вглубь себя и ужасался. Не уверен, что уже начал дышать, когда заговорил… то ли с ним, то ли с его призраком у консоли. То был единственный момент за всю жизнь, который не остался в памяти ясным и подробным.
« – Не этого ты ждал от меня, когда отдавал корону. И уж точно не этого, когда подписывал мой сертификат качества.
– Эйден, прости, ты все сде…
– Я мог бы пообещать, что больше не подведу тебя, но ты ведь знаешь… Подведу еще – стоит только встать похожему выбору.
– Ты…
– Да перестань! «Эйден, ты все сделал правильно», хочешь сказать? «Правильно» сделал император, но не твой друг. Джур, я… просто не в состоянии им быть! Четыреста лет меня не покидала мысль: «почему он так добр, так бесконечно терпелив ко мне, – ему что же, больше дружить не с кем?» Ведь я совершенно отвратительный, самый неподходящий вариант для близких отношений всякого рода. Уйди! Отвернись от меня наконец! Я не могу больше выносить твою преданность – это бремя тяжелее короны».
Он не проронил ни слова. Выслушал молча. Будто машина, прошел мимо – к телепорту – и исчез. Он перенесся на другой шлюп, тот, что болтался неподалеку, и мы добирались до коллабората поодиночке.
– Джур не вмешивался в жизнь племянницы?
– Миллион раз он просил Наэль заглянуть правде в глаза и уйти, но она не могла. А я и не настаивал. С чего бы? Удобная женщина рядом. Послушная, красивая, тихая – идеальный компаньон. Но она-то положила на меня жизнь! И если б не таскалась вслед за мной… в горе и в радости… не погибла бы там, а потягивала бы коктейли на Ибрионе. Знаешь, Шима, положить жизнь на того, кому и в голову не придет рискнуть для тебя всем – это катастрофа.
За окном лаборатории светало. Все прежние исследования, все разработки научного центра показались Шиме ничтожными рядом с тем, что вдруг заимело первостепенное значение: изобрести наконец алкоголь для андроидов. Потому что одной машине он сейчас был очень, очень нужен.
– Это ведь случилось лет… сто назад. Герцог скоро остыл?
– А мы и не говорили с ним. С тех пор. – Эйден смотрел в одну точку, не моргая уже несколько минут. – Формально он оставался канцлером и превосходно исполнял свой долг, но меня избегал. Бедняга Ву стал посредником меж двух огней.
– Но ты до сих пор называешь их лучшими друзьями.
– Потому что они продолжают меня бесить. Джур молчит, но психует всякий раз, как я улетаю в зоны конфликта. Ву делает вид, что не присматривает за мной. Эти двое неисправимы. Казнить их разве…
Кафт поперхнулся курарчелло.
– А Вы? – донеслось из палаты, где утренняя синева и бой посуды разбудили пациента.
– А мне кажется, лишь после того, как Джур ушел тогда, я наконец выучился быть ему другом.
– Вот эт Вы заморочились… – проворчал господин Слоун. – Запутались в своем клубке, аспиды имперские… ой, не в обиду, Вашчество.
– На правду-то чего обижаться.
Эйден обнаружил, что пробирки закончились, опрокинул варфаром из горлышка и заглянул в палату.
– Принимай работу, Шима! – крикнул он оттуда. – Мы победили уроборос.
1. Глава о том, как выбрать правильный момент
Личный кабинет Альды Хокс – просторный, с высоченным потолком – купался в свежем воздухе и мягких утренних лучах. Ветерок с улицы колыхал шелковые гардины. Работать здесь было одно удовольствие. Которым полосатая стерва в тот день поделилась с лучшим из лучших, дабы он составил за нее годовой отчет.
«Ты же у меня такой умница, Норти…» Он согласился лишь оттого, что в тюремных катакомбах он света белого не видел. А тут почти как дома. И аквариум встроен прямо в столешницу. Умиротворяет.
Рабыня помялась на пороге, переступила с ноги на ногу и подошла к столу, дребезжа подносом. Она поставила его на самый край и с содроганием отстранилась.
– Уйди с ковра, пожалуйста, – не поднимая головы, тихо бросил Кайнорт. – Это альпака редкой породы, мне бы не хотелось отправлять ее в химчистку за свой счет.
– М-меня прислала госпожа Хокс, минори, – лепетала девушка, стягивая шелковый шарфик и сминая его в ладони.
– Кто ж еще может достать здесь живую шчеру… а