Сейчас я понимаю, что могла бы как-нибудь потактичнее намекнуть ему, что он мне не нравится, но тогда мне было не до вежливости. Я была взвинчена и натянута, как струна. Мне было страшно ехать домой, казалось — да и сейчас так кажется, — что дом все еще помнит их. Ну а Джейк мог бы выбрать другой момент, чтобы получить свою оплеуху.
— Джейк ушел не из-за меня. Он отчислился через пять месяцев после того случая.
— Ну да, потому что так и не смог тебя забыть, — вставляет Сонни и подмигивает мне.
Чейс поднимается на ноги.
— Все, парни, замяли эту тему.
Иногда мне кажется, что у Чейса в нашей компании есть своя особая задача — осаждать остальных, когда они забываются и начинают меня задирать. Вообще-то я вполне способна постоять за себя, но когда они затронули тему Джейка… спасибо, Чейс.
— Старик, мы же просто прикалываемся, — говорит Сонни.
В этот момент раздается звонок в дверь — так неожиданно, что я подскакиваю.
— Давайте поспорим, кто пришел, — говорит Чейс.
— Это одна из бывших подружек Сонни, которая просто не желает смириться со словом «нет», — сразу предлагаю вариант я.
Сиенна смеется:
— А мне кажется, там девчонка, которая бегает за Айзеком, как собачонка. Она реально «того».
— Не-а, — мгновенно реагирует Айзек. — Я абсолютно уверен, что там Нора! Опять пришла напрашиваться к Лайле в подружки.
Я уже на ходу раздраженно закатываю глаза. Нора живет в доме через дорогу. Вполне симпатичная девушка, мы несколько раз делали вместе домашку, но она без конца пытается затесаться в нашу компанию и стать моей лучшей подругой. Не то чтобы она мне не нравится, просто у нас совершенно ничего общего, не считая учебы.
Я открываю входную дверь. На крыльце никого нет.
— Народ, нас разыграли! — кричу я.
Уже закрываю дверь, как вдруг замечаю на коврике конверт кремового цвета. Письмо адресовано Сонни. Текст — напечатанный, не рукописный. Поднимаю письмо и возвращаюсь с ним в дом.
— Как людям старше двенадцати лет могут нравиться такие розыгрыши? — спрашивает Сонни.
— Спроси у своих дружков. — Я протягиваю ему конверт. — Похоже, это от них. Оставили на пороге.
Сонни, сдвинув брови, разрывает конверт, и наружу выпадает листок. Сонни читает, и с его губ слетает крепкое словечко. Он смотрит на послание так, словно пытается сжечь его взглядом.
— Что там, чувак? — Чейс заглядывает ему через плечо. — Тайная воздыхательница?
— Вроде того. Найду — придушу голыми руками.
— Ну-ка дай заценить! — требует Айзек.
Сонни протягивает нам записку. Я заглядываю в письмо, и глаза у меня становятся большими и круглыми, как блюдца. Каждая буква послания вырезана из журнала или газеты.
— Что за дичь? Кому это надо, присылать такое? — спрашиваю я.
Понятно, что студенты нашего университета, — впрочем, как и любого другого — любят приколоться. Они могут подлить острый соус чили в бутылку из-под кетчупа в столовой или заполнить весь городок тучей красно-розовых шариков. Но, насколько мне известно, все это делается в расчете на большую аудиторию и громкий хохот. Личных писем никто никому не пишет.
— А это не могла сделать одна из твоих бывших? — спрашивает Шарлотта.
У нее блестят глаза — ей явно нравится, что Сонни не по себе.
— Да нет, у меня не было таких шизанутых, — отвечает он. Как мило.
— Да ладно, просто неудачная шутка, — говорит Чейс. — Все готовы? Ну что, идем?
Сиенна и Айзек выходят первыми, причем Сиенна так и сияет от радости. За Сонни следует Шарлотта. Вид у нее такой, словно она готова заняться чем угодно, лишь бы никуда не идти. Чейс оглядывается и протягивает мне руку. Я беру его под локоть.
На улице темно, хоть глаз выколи, и зверски холодно. Налетает ветер, и меня пробирает дрожь. Надо было одеться потеплее. Пока мы идем к воротам, я украдкой оглядываюсь. На территории стоит жуткая тишина. Дома по обеим сторонам дороги абсолютно одинаковые — все построены в викторианском стиле. И во всех живут студенты. Наш дом — в самом центре, так что мы всегда слышим отдаленный шум университета, хотя в городке намного тише, чем в общежитиях.
Уезжая из родительского дома, ты обретаешь независимость, и это классное чувство. Но я все равно терпеть не могу сама стирать свою одежду.
По пути Сонни швыряет записку в мусорный бак и, прихлопнув крышку, припечатывает ее крепким ругательством.
Облизнув пересохшие губы, я снова оглядываю улицу. Между дорожками растет высокая трава, высятся гигантские дубы. Этот участок залит светом фонарей, один из них мигает — превосходное укрытие для какого-нибудь психа-сталкера. Следи сколько хочешь, и никто тебя не увидит. А вдруг тот, кто оставил записку, сейчас прячется там?
— Тебе не кажется, что стоило серьезнее отнестись к письму, которое прислали Сонни? — тихо спрашиваю я.
Чейс выпускает мою руку, пропуская меня в ворота.
— В смысле?
— Это точно не любовная записка и не розыгрыш. А вдруг это реально опасно?
— У тебя просто разыгралось воображение. — Чейс останавливается у ворот, скрещивает руки на груди.
— Людей разыгрывают, чтобы было смешно. Но никто из нас не засмеялся. И все эти буквы из журналов…
— Значит, это был плохой розыгрыш, — отрезает Чейс. — Забей, Лайла. Сонни же забил. Не забывай, сегодня — официальное начало этого валентиновского дурдома, вот кого-то и накрыло.
Меня это не успокаивает. Чейс не понимает. Мы все — друзья, живем под одной крышей. Если кто-то точит зуб на Сонни, это коснется всех нас.
— Лайла, расслабься, — с улыбкой говорит мне Чейс. — Ты просто пересмотрела ужастиков. Вот мы сейчас повеселимся как следует, чтобы ты выкинула из головы эту записку. Потому что Сонни ничего не угрожает. Договорились?
Я киваю и улыбаюсь в ответ. Наверное, не очень убедительно, потому что он снова берет мою руку и крепко сжимает.
Сердце скачет, как сумасшедшее, сама не знаю почему. То ли из-за того, что Чейс рядом, то ли — кто-то действительно затаил зло на Сонни.
2
Четверг
Первое февраля
Мы приходим рановато, но первых зрителей уже пускают. Протянув швейцару билет, я следом за друзьями захожу в просторный зал, уставленный круглыми столиками. Все стулья развернуты к сцене.
— У нас — счастливый тринадцатый, — сообщает Айзек, оглядывая зал. — Ну и где этот чертов стол?
— Старик, оглянись назад и увидишь схему расположения столов, — усмехается Чейс.
Айзек резко оборачивается, и его рот растягивается в букву «О». Ну не дурак?
— Мы вот здесь! — Он тычет пальцем в стол слева от сцены.
Второй ряд от