— Вот теперь поняла, — сказала я. — Сразу бы так ясно.
— То же относится и к осколкам. Если от Камня отлетают осколки, это значит, что на экране появляются новые иконки. И все.
— А как по ним кликать?
— Танец, — ответил Гекчен. — Если речь идет о Камне — исключительно язык танца. Не знаю, почему, но это так. А маски… Я видел только их фотографии. Может быть, ты по ним кликаешь, когда эти маски надеваешь.
— А у танца есть какие-нибудь… Ну, правила?
— Мне они неизвестны. Я полагаю, ты осведомлена лучше.
— Почему вы так решили?
— Тим ищет того, кто должен танцевать перед Камнем. И Фрэнк тоже его искал. Видимо, они надеются, что это ты. Если Фрэнк надел на тебя маску, значит, он так считал.
— Сейчас уже не считает, — сказала я.
— А?
— Он изменил мнение. Я с ним только что общалась.
— Фрэнк мертв. Как ты могла с ним общаться? Ты что, того?
Он покрутил пальцем у виска.
— Говорит профессор литературы, — ответила я, — недавно нашедший фонарь Платона. Из которого возникает вся Вселенная и сам этот профессор.
Гекчен поднял бровь. Видимо, ему пришлось допустить, что и я имею право говорить странности.
— Значит, — повторил он, — это не ты?
— Я сама теперь ищу того, кто будет танцевать.
— Выходит, ты сейчас на месте Фрэнка?
Не могу сказать, что мне понравилось это предположение.
— А вы встречались с Фрэнком? — спросила я.
Гекчен кивнул.
— Да. Фрэнк был уверен, что я псих. Может, Тим его убедил, не знаю. В конце концов мы поругались. Я умолял его не ездить в Харран. Но он не послушал. Он знал, что я за ним слежу, но даже не обращал внимания.
— Может быть, — сказала я, — он не хотел вас обижать.
Гекчен печально улыбнулся.
— Меня никто не принимает всерьез. Может, это и хорошо. Дольше проживу…
Мы совершили уже полный круг по гипподрому — и опять остановились у египетского обелиска, стоящего на четырех бронзовых кубиках. Мне было жутко на него смотреть, такой непрочной и ненадежной казалась конструкция.
Но обелиск покоился на этих же самых кубиках, когда вокруг еще летали политизированные ромейские колесницы, а потом пережил захват и разграбление города — и незаметно для себя вернулся в цивилизацию, неотличимую от европейской. Он стоит здесь так же прямо, как тысячу лет назад. Внешность бывает обманчива.
— Почему я здесь? — спросила я неожиданно для себя. — Почему все это со мной происходит?
Наверно, мои слова прозвучали жалобно.
— Могу объяснить, — ответил Гекчен. — Я знаю, потому что таким же вопросом задавался Руми. Но ты опять мне не поверишь.
— Скажите.
— Когда-то, пребывая в духовном экстазе или просто находясь в священном месте, ты попросила бога о том, чтобы он дал тебе приблизиться к центру всего и понять, что такое мир и откуда он берется. Ты когда-нибудь молилась, чтобы тебе было позволено дойти до сути вещей? До самого источника реальности?
— Я не религиозна, — сказала я. — Вообще не помню, чтобы я когда-нибудь молилась.
— Подумай. У тебя были минуты, когда тебе казалось, что бог совсем рядом — и ты можешь о чем-то его попросить?
И тут я вспомнила про Аруначалу.
…я хотела бы знать, откуда летели ко мне эти волшебные лиловые облака в тот день на Аруначале, когда главная тайна всего была близкой и доступной. Кто этот тоненький золотой силуэт, танцевавший в облаках? Кто генерирует мир — и зачем?
Шива, ты меня слышишь?
— Да, — сказала я. — Да, было. Я, знаете, всегда допускала, что наш мир — подобие компьютерной симуляции. Так сейчас многие считают. И однажды в Индии, на одной священной горе, я попросила бога Шиву — только не спрашивайте, почему именно Шиву, так получилось — помочь мне добраться до ее генератора. Просто из любопытства. Но это была, не знаю… Ну точно не молитва. Скорее такая игра, легкая и веселая… Никак не духовный экстаз. На Аруначале мне казалось, что Шива мой дружбан. Это был очень счастливый день.
Гекчен удовлетворенно кивнул.
— Вот про такое я и говорю.
— Вы думаете, это сыграло роль?
— Конечно. Камень призывает к себе только тех, кто в какой-то момент своей жизни — обычно на пике высокого духовного переживания — обращался к божеству с просьбой показать самую главную тайну мира… С Руми вопрос ясен. Вся его жизнь была таким переживанием, такой мольбой к Всевышнему. У Фрэнка похожий момент тоже был… Ну, отчасти похожий, он мне рассказывал. Кислотный трип, где ему явился Сатана.
— Вот как?
— Обычное для западного человека событие. Даже, я бы сказал, что-то вроде корпоративного собеседования. Сатана сильно его напугал — настолько, что к концу трипа Фрэнк вообще перестал бояться чего бы то ни было и попросил Сатану открыть ему тайну мира.
— И?
— Фрэнк заснул, и его трип кончился. Такой заявки хватило, чтобы подняться на уровень Каракаллы. Это весьма близкая к тайне орбита — но возможности Сатаны, увы, ограничены…
— Фрэнк мне про это не рассказывал.
— Зато рассказывал мне.
Мы с Гекченом погуляли еще немного. Он несколько раз повторил, что я, возможно, права — и Камень действительно следовало бы разбить кувалдой. Я возразила, что не предлагала ничего подобного и говорила чисто гипотетически. Тогда просто утопить, сказал он. Утопить в море. Но Тим никогда на это не согласится, ответила я…
Наконец мы распрощались. Гекчен пообещал прислать какие-то интересные материалы по Руми. Я обещала позвонить, если что, и вернулась на гипподром одна.
Через несколько минут от Гекчена пришло сообщение со ссылкой на его архив. Я открыла ее. Там были клипы и фотографии. Крутящиеся дервиши, сельджукская одежда и оружие, какие-то старые здания, за которые заходило огромное багровое солнце. Еще я увидела могилу Руми — на ней стояло что-то вроде высокой каменной чалмы. Могилы учеников украшали такие же чалмы поменьше. Еще был линк на тексты, но я решила отложить их на потом.
Стоя у египетского обелиска, я вспоминала Аруначалу. Золотая танцующая фигурка среди благоуханных облаков…
Шива, ты что, правда услышал?
Вечером перед сном я несколько раз с чувством повторила мантру «ом нама Шивая». Все, Шива, теперь мы квиты.
Эмодзи_взволнованной_и_очень_привлекательной_блондинки_в_маске_луны_склоняющейся_перед_величием_небес_куда_у_нее_оказывается_уже_много_лет_есть_собственный_актуальный_спецпропуск. png
Люди ворвались в мою спальню так рано и так бесцеремонно, что спросонья я принял их за убийц. Кажется, я даже закричал.
Но это была моя мать и два вооруженных раба с факелами. Мать выглядела жутко — ее испуганное и перекошенное лицо покрывали черные кляксы слез.
Странно, но первым делом я вспомнил слова Ганниса про равновесие мира, поддерживаемое богом. Богатые женщины плачут черными слезами, потому что у них черные сердца — бог же устанавливает равновесие внутреннего и внешнего через то, что они мажут себе ресницы дорогой косметикой… Это была сложная умная мысль, и я испытал гордость, что могу так думать.
— Варий, — сказала мать, — императора убили. Оденься и вооружись. Мужайся, мой сын. За нашими жизнями тоже скоро придут…
Оказалось, что спросонья я почти угадал правду.
Но зато ошиблась моя