Такое событие затмило появление из Иркутска очередной партии каторжников.
Тем временем Петру вновь неслыханно подфартило. Он замер на вечерней вахте у борта. Перед сном по палубе медленно прохаживались миловидная царица с великим князем Николаем Николаевичем. Обычно Александра Фёдоровна не замечала матросов, больше обращая внимания на случайно залетевшего комара, от которого испуганно отбивалась огромным веером. Но тут вдруг подплыла белой павой в широченной шляпе с пышным пером, похожим на распушённый беличий хвост. С резким акцентом она заботливо поинтересовалась:
— Как слюжба идёт?
— Точно так, ваше императорское высочество! — гаркнул ошеломлённый Пётр.
От его выдоха шляпа накренилась, а перо согнулось, точно от наскока ветра. Может, поэтому же воздушная царица попятилась, но всё равно мужественно спросила:
— Как жизн?
Последнего слова всё не было. Пётр озадаченно взглянул на великого князя. Николай Николаевич еле заметно улыбнулся тёмными глазами. Ободрённый Пётр браво громыхнул:
— На ять, ваше императорское высочество!
— Как здор’овье? — не унималась дотошная царица.
— Тоже на ять, ваше императорское высочество! — уже без малейшей запинки отрапортовал находчивый Пётр.
— Ош-шен карашо! — довольно заключила Александра Фёдоровна и важно засеменила дальше.
Весь в испарине от напряжения и радости, что так ловко выкрутился, Пётр неожиданно ощутил под ногами дрожь стальной палубы. Когда подсохшая форменка отлипла от спины, он удивился пустоте разговора. Зачем, для чего нужен такой? Никак не мог сообразить это своим деревенским умом. А зуд любопытства донимал нестерпимо. После вахты Пётр всё выложил Соколову, который усмехнулся:
— Небось уже знаешь, что Николай нет-нет спускается в наш камбуз похлебать щец, подзаправиться кашей али солониной. Да ещё вовсю нахваливает их! Почему бы это, ась?
— Ну, просто снимает пробу. Так положено.
— Э-э, не-е-е... Поневоле станешь хвалить матросский харч, коли немка не умеет сварить ничего путного по-русски. А ведь он, сам знаешь, какой лядящий. Потому живо может захиреть на её кофеях. Вот и подкармливается у нас. Хотя вообще-то надо бы катануть челобитную, чтоб его зачислили к нам да постоянное довольство. А то, неровен час, доведёт себя... Как тогда жить без царя-батюшки? Махом рухнет вся держава на великую радость всем врагам. Нельзя этого допустить. Пора всему экипажу подписать челобитную.
— Я первый подпишу её! — пообещал Пётр, жалея императора, который заметно отличался не только от могучего, уверенного в себе Вильгельма, но даже от свиты какой-то робостью, словно был не на собственной яхте, а попал сюда нечаянно и постоянно опасался проверки билетов. Прямо не верилось, что этот задумчивый, малословный человек с кроткой улыбкой — властелин самой огромной в мире державы. Байка Соколова, что он терпеливо страдал от неумехи жены, не дала нужного ответа и лишь усилила неприязнь к царице. Пётр подмигнул:
— Браво дрейфуешь... Я тебя пытал про Матрёну, а ты мне всё про Мартына...
— Я думал, ты сам смекнёшь остальное, — посетовал Соколов и пояснил: — Коль с императором всё ясно-понятно, а с гессенской мухой — нет, значит, блажит...
По врождённой деревенской привычке чтить царей как святых, Пётр ещё не мог согласиться с машинистом. Потом убедился: Александра Фёдоровна с немецкой пунктуальностью продолжала задавать вахтенным всё те же каверзные вопросы. В том числе — снова ему. Соколов ликовал:
— Вот вишь... Мало того, что гессенская муха обгадила весь наш престол, учинила позорную встречу с кайзером, так ещё норовит вызнать у нас все судовые секреты!
Больше ничего особенного в море не произошло. Закопчённая дымом конвоя, «Полярная Звезда» едва тащилась домой. Видно, Николай II знал, что там уже поджидал министр иностранных дел Витте, вернувшийся из Портсмута, где подписал о Японией почётный мирный договор. Приветствовали его как победителя — с духовым оркестром. Царская чета милостиво встретила триумфатора прямо у трапа, на красном ковре. Чтобы не вздумал бузить против соглашения о Германией, Витте немедленно получил графский титул и был назначен председателем правительства. Свита опять зашушукалась:
— Ну и везёт чёртову выскочке...
— Избави Бог от подобного везения: расхлёбывать заваренную самодержцем кашу.
— Это — да... Не приведи Господь!
— А кто ещё наведёт порядок в Питере?
— Уж словно впрямь некому... Для чего ж тогда Трепов?
— Э-э, Трепов... Сейчас только Витте способен усмирить революцию!
Но Петра всё это уже почти не занимало. От постоянной толчеи раззолоченной свиты и других именитых визитёров слепило глаза. Он впервые видел столько золота, растраченного на бессчётные ордена, эполеты, погоны, воротники, шевроны, аксельбанты и позументы. Даже явилось подозрение: не потому ли отец впустую лопатил тайгу, что золото прямиком ускользало сюда и растекалось по придворным мундирам? В Сибири старатель годами не мог заработать на лошадёнку, позарез нужную в крестьянском хозяйстве. А тут оно с лихвой украшало всех, кто полными днями скучающе слонялся по палубе. Их холёные лица, никчёмные разговоры и высокомерно-холуйское поведение довольно быстро развеяли деревенское почтение ко всем светлостям и превосходительствам. Уж больно разительной была жизнь роскошного плавучего дворца с его обитателями...
Поневоле вспоминалась деревня. Сперва за недоимки увели со двора единственную коровёнку, оставив их без молока. Потом за долги на три года продали старшего брата Степана, ещё малолетку. А немного погодя он сам попал в бороняги к богатому крестьянину. Пяти лет сел на лошадь, с которой не слезал от зари до зари. Постоянно выматывался так, что засыпал прямо сидя на коне и несколько раз падал с него. А что зарабатывал за целый день пыток липучим гнусом, в кровь разъедавшим лицо, рассветным ознобом или полуденным пеклом? Всего гривну... Как выдержал эту многолетнюю каторгу — бог весть. Даже вымахал в сажень ростом. И лишь теперь почувствовал неведомую прежде обиду на судьбу. Где же справедливость?! Уже привычно обратился за разъяснением к Соколову. Тот довольно хмыкнул:
— Прозрел, голубок? Поздравляю...
И рассказал о Ленине, о возглавляемой им социал-демократической рабочей партии, которая вместе со студентами, сознательными матросами и солдатами борется с царизмом именно за торжество справедливости. Затем показал свежие газеты, живописно повествующие о размахе революции в Петербурге, Кронштадте и остальной России.
Пётр прозрел окончательно. Никак не мог поверить, что на яхте существует целая социал-демократическая группа в составе двух человек. Немедленно стал третьим и согласился выполнять любые поручения. При первой же возможности накупил в городе разных газет. Нести ворох на яхту не хватило терпения. Присев на пустую скамейку около набережной, окунулся в чтение. Внезапно кто-то ткнул его тростью в плечо. Это оказался командир гвардейского экипажа контр-адмирал Нилов. Пётр ошпаренно вытянулся в струнку. Нилов буркнул:
— Как фамилия?
— Никифоров, ваше превосходительство!
— Ты что ж это посиживаешь при виде начальства?
—