— Да уж вижу... Э-э, почему столько газет? Откуда они, какие?
Адмирал потыкал тростью в кипу и сурово уставился на нарушителя приказа, который строго запрещал матросам приносить на корабль газеты и вообще рекомендовал воздерживаться от всякого чтения. Кроме — Библии.
— Самые обыкновенные, ваше превосходительство! Купил на Невском проспекте! Интересные газеты! — признался Пётр, не умеющий врать.
— Вот за эти антиресные газеты будешь подвергнут судовому аресту на два месяца. Понял?
— Точно так, ваше превосходительство, судовому аресту на два месяца!
— Доложи о сем старшему офицеру яхты.
— Слушаюсь, ваше превосходительство!
Раздувая усы и бакенбарды, пышные, словно морская пена, толстый адмирал запыхтел по набережной дальше. То ли прогуливался под нежным солнышком, то ли... Нет, скорей по-отечески привычно бдил за подчинёнными, которым гораздо лучше пересидеть бурное время на родной палубе.
Пётр не знал, что делать с газетами. Оставлять жалко. Ведь извёл на них почти рубль. А главное — лишал себя и других уймы горячих сведений о положении в городе и отчасти — в России. Значит, проваливал первое же партийное поручение группы. Так не годится. Потуже засунув газеты под ремень, одёрнул форменку и проходными дворами вдоль каналов двинулся к «Полярной Звезде». Недалеко от причала встретился весёлый Соколов, который после долгого морского поста как следует гульнул. Он без лишних слов сунул половину газет под свою форменку. Где-то в гулком чреве котельной для них имелось надёжное место.
После отбоя партийная группа разнесла газетные вести по кубрикам. Свесив головы с коек, матросы внимательно слушали негромкие голоса. Потом разгорелись такие обсуждения, что некоторых пришлось осаживать. Именно в полуночной тьме прозревала остальная братва, стонущая от бесконечно долгой семилетней службы, доводящей до одури постоянной муштрой; четырёхчасовыми истуканными вахтами на императорской палубе, однообразным питанием, от которого изводила изжога, и ещё многим другим, что умело накапливало против себя высокомерное офицерство благородных кровей в нежных лайковых перчатках.
А Пётр всё больше клял себя. После намёка Соколова его ознобно подмывало махом утащить на дно неспешно шествующих мимо сатрапов, избавив от них угнетённые народы. Ради этого блага стоило пожертвовать собственной жизнью. Но — спасовал, стоеросина деревенская...
Каждый новый день всё больше осыпал искрами. В Кронштадте матросы уже ходили, грозно заломив бескозырки на затылок, а офицерье предпочитало сидеть дома. В Питере забастовали все заводы и фабрики, замерла железная дорога. Студенты университета и Технологического института провели манифестации с лозунгами «Долой царизм!», «Долой самодержавие!» Растерянная полиция уже не проявляла былой прыти. Казачьи и драгунские патрули больше ни во что не вмешивались. Под влиянием всех этих событий братва на яхте тоже закипела. Тайные ночные разговоры по кубрикам сменились бурными сходками на второй палубе. Тщательно обсудив каждого члена, в том числе и Петра, матросы избрали судовой комитет с твёрдым наказом:
— Пора действовать!
— Ждём сигнал, — успокаивал Соколов братву. — Ещё чуток потерпите, пока накопится больше сил.
Участниками грядущих событий готовились стать и гвардейцы первого батальона Преображенского полка. Пётр уже давненько был там агитатором. Во время увольнительных на берег он со всеми предосторожностями нёс под форменкой нелегальные брошюры и листовки порой с такими стихами:
Это без всякой агитации моментально исчезало в карманах, за пазухах. Все просили таких угольков ещё и — побольше, похлеще! Пётр обязательно передавал связному наказы гвардейцев, тоже нетерпеливо ждущих заветный сигнал к выступлению.
Наконец император понял, что впрямь пора действовать. В полночь он прибыл на яхту вместе с семьёй и всей свитой. С погашенными огнями тотчас отчалили, малым ходом растворясь во тьме. Дополнительно её сгущали усиленно задымившие трубы — это кочегары вовсю поднимали пары.
По всем приметам это казалось бегством из готовой взорваться столицы. Но выходить в море с таким экипажем — значило слишком искушать судьбу. Тем не менее риск оправдался: в команде безотказно сработала привычка выполнять положенные команды. Так произошло во всем Балтийском флоте, который на сей раз полностью сопровождал «Полярную Звезду» к финским шхерам. Жаждущие борьбы, матросы были изолированы от революционного Петербурга и постепенно убаюканы морем...
Царь каждый день катался на катере между островами или охотился, стреляя подряд всю живность. Допущенные на облавы матросы вечером получали по целому состоянию — три целковых! Дополнительно к сытному ужину выдавалась полная чарка водки. Кто же станет бунтовать против таких благ? И после отбоя уставшая от беготни, хмельная братва довольно дрыхла. А если кто и разговаривал, то лишь об охоте или выпивке, маловатой для многих. Даже Соколов не удержался от соблазна. Пётр недоумевал: что за слабодушие? Как можно пить во здравие ненавистного царя? И неколебимо поджаривался на раскалённой солнцем палубе. Чтобы другие сразу признавали мужественность его натуры, — отпустил усы.
Единственный, кто смягчал его душу, был махонький наследник Алексей, которого в хорошую погоду выносили на палубу. Дородная кормилица в кокошнике и остальные дамы хором кудахтали вокруг мальца, почему-то ещё неспособного сидеть. После того как его поднимала проворная кормилица, он всё равно тыкался лицом в подушку и жалобно плакал. Тоненький голосок чудом проскальзывал сквозь хор фальшивых причитаний, по-комариному неустанно звенел в ушах и что-то творил в одинокой душе замершего на вахте саженного детины...
Царская охота продолжалась до конца сентября. Когда вокруг остались только редкие чайки, а море начало штормить, «Полярная Звезда» взяла курс на Кронштадт. И тут с братвой произошло чудо. То ли с непривычки устала от вольготной жизни, то ли ощутила угрызения совести, то ли почуяла приближение роковых событий... Трудно было точно понять. Может, на команду подействовало всё вместе. Поэтому она вновь заговорила о политике, наливаясь решимостью. Отрадная перемена! С поручением Соколова Пётр в Кронштадте сразу направился в партийный комитет и с гордостью доложил о боевом настроении экипажа, готового поддержать восстание. Все понимали, что это значило для флота. Внезапная весть вызвала ликование и недоверие. Уж очень молодой гонец принёс желанное известие. И слишком уж оно было невероятным. Настолько, что после отбоя друзьям пришлось обходить кубрики. Братва дружно подтвердила стремление в решающий момент поддержать восстание с оружием в руках!
В середине октября всероссийская стачка парализовала все железные дороги, заводы и фабрики, телеграф. Засидевшиеся в полковниках Мин и Риман рьяно штурмовали Технологический институт, разгоняли демонстрацию на Гороховой улице. Первые залпы эхом разнеслись по Петербургу,