Читать «Дым и зеркала (сборник)»

Когда пишешь — словно летаешь во сне. Ты все помнишь. Все можешь. У тебя все получается. И это так легко.

Все дело в зеркалах. Звучит, конечно, банально, но это так. С помощью зеркал, поставленных под углом в сорок пять градусов, показывали фокусы еще в викторианские времена, больше ста лет назад, когда научились в массовых количествах производить чистые качественные зеркала. В 1862 году Джон Невил Маскелин начал с того, что приладил зеркало к платяному шкафу, и сделал это так ловко, что оно скрывало больше, чем показывало.

Зеркало — удивительная вещь. Оно словно бы говорит все как есть, отражая для нас реальный мир, но стоит его повернуть, и оно станет так убедительно лгать, что вы поверите, будто некий предмет растворился в воздухе, коробка с голубями, цветными лоскутками и пауками пуста, а люди, спрятанные за кулисой или в оркестровой яме, — это парящие над сценой призраки. Выберите верный угол — и зеркало станет волшебным окном: оно покажет все, что вы в состоянии вообразить, а может, кое-что и похлеще.

(В то время как дым размывает контуры предметов.)

Истории — в каком-то смысле зеркала. Они нужны нам, чтобы объяснять себе устройство мира и его нестроение. Как и зеркала, истории готовят нас к грядущему дню. Отвлекают от того, что притаилось во тьме.

Вся художественная литература — это, в сущности, фэнтези, а фэнтези и есть зеркало. Несомненно, кривое — или, как у фокусника, повернутое к реальности под углом в сорок пять градусов, но тем не менее зеркало, и пользуясь им, мы учимся говорить о вещах, которых иначе можно и не увидеть. (Волшебные сказки , как заметил Г. К. Честертон, — это больше, чем истина. Не потому, что в них утверждается, что драконы существуют, но потому, что в них говорится: драконов можно победить[1].)

Сегодня первый день зимы. Небо стало серым и пошел снег, который не прекращался до глубокой тьмы. Я сидел в темноте и смотрел, как падает снег, как блестят и мерцают снежинки, попадая в полосы света, и размышлял, откуда берутся истории.

О таких вещах обычно задумываешься, если зарабатываешь этим на жизнь. Я все еще не убежден, что подобное занятие пристало взрослому человеку, но теперь уже слишком поздно. Тем более что я избрал путь, который мне нравится и благодаря которому мне не приходится рано вставать. (Когда я был маленьким, взрослые предостерегали меня от сочинительства, предрекая, что со мной станет, если я их не послушаю. Теперь-то могу сказать вполне определенно, что последствия, в общем, таковы: я много путешествую, и мне не приходится рано вставать.)

Большинство историй в этой книге написаны на потребу издателям, которые просили меня что-нибудь сочинить для того или иного сборника рассказов («сборник про Святой Грааль», «…про секс», «…сказки для взрослых», «…секс и хоррор», «…месть», «…суеверия», «…снова секс»). Некоторые были написаны, что называется, для себя, а точнее — чтобы избавиться от образа или мысли, пригвоздив его или ее к бумаге; это самая веская причина из тех, что я знаю: выпустить демонов, дать им полетать. Иные же написаны из прихоти: это капризы и странности, с которыми не удалось совладать.

Однажды я придумал историю в качестве свадебного подарка друзьям — про молодоженов, которым на свадьбу подарили историю. Вышло не слишком обнадеживающе. Уже придумав ее, я решил, что мои друзья, возможно, предпочли бы тостер, и подарил тостер, а историю так и не записал. И она сидит в дальнем уголке моей памяти в ожидании, когда кто-нибудь из тех, кто готовится к свадьбе, сможет ее оценить.

Мне пришло в голову (теперь, когда я пишу это предисловие: перьевой ручкой с синими чернилами на листке блокнота в черной обложке, если вам это интересно), что хотя большинство рассказов в этой книге посвящены любви в том или ином ее проявлении, в ней совсем немного счастливых историй, историй о воистину разделенной любви, которые уравновесили бы остальные; а еще что некоторые вообще не читают предисловий. Однако у кого-то там в один прекрасный день все же состоится свадьба. Так что тем из вас, кто читает предисловия, я представляю историю, которую тогда не записал. Если, когда запишу, она мне не понравится, я ее вымараю, и вы так и не узнаете, как вместо того чтобы дописывать предисловие, я принялся излагать на бумаге историю, засевшую в моей голове.)

После всех радостей и переживаний, после свадебной магии и безумств (и нелепой речи отца Белинды, сопровождавшейся показом семейных слайдов), когда медовый месяц в прямом смысле закончился (хотя в переносном еще нет), а их свежий загар еще не успел поблекнуть в лучах осеннего английского солнца, Белинда и Гордон уселись разворачивать свадебные подарки и составлять благодарственные письма за тостеры, полотенца, соковыжималки, чудопечки, столовые приборы, посуду, чайники и занавески.

— Ну вот, — сказал Гордон. — С крупными предметами покончено. Что у нас осталось?

— Конверты, — ответила Белинда. — Должно быть, чеки.

Действительно, в конвертах оказались чеки, подарочные карточки, а также десятифунтовая карточка на покупку книг от Гордоновой тети Мэри, бедной, как церковная мышь, но очень милой, присылавшей ему такие карточки на день рождения, сколько он себя помнил. И наконец, в самом низу огромной стопки, они обнаружили большой коричневый конверт для деловой корреспонденции.

— Что это? — спросила Белинда.

Гордон вскрыл конверт и достал желтоватый лист бумаги, сверху и снизу неровно оборванный, на котором виднелись несколько строк, напечатанных на пишущей машинке, а Гордон уже несколько лет не держал в руках машинопись. Он медленно прочел написанное.

— И что же? — повторила Белинда. — От кого письмо?

— Не знаю, — ответил Гордон. — От того, у кого сохранилась дома пишущая машинка. Оно не подписано.

— Но это письмо?

— Не совсем, — ответил он, почесал нос и снова принялся читать.

— Ах вот как! — сказала она с раздражением (хотя вовсе не была раздражена; она была счастлива. Она просыпалась по утрам и проверяла, так же ли счастлива, как накануне вечером, когда укладывалась спать, или когда Гордон будил ее по ночам, или когда она будила Гордона. Да, так же). — И что же это?

— Что-то вроде рассказа о нашей свадьбе, — ответил он. — Очень мило. Вот, держи, — и протянул ей листок.

Она пробежала его глазами.

В этот ясный день начала октября Гордон Роберт Джонсон и Белинда Карен Эбиндон поклялись, что будут любить, поддерживать и почитать друг друга до конца своих дней. Очаровательная невеста сияла, жених был радостен и взволнован, но держался