Ага. Отлично получается нагнать мурашек на соседскую девчонку! Макс голову слегка наклонит, сверкнет прищуренными серыми глазами из-под челки, как будто говорит: «А я, голубушка, знаю все-все-все твои секреты».
Когда Вероника услышала, что Ковалев теперь работает в полиции, то аж похлопала в ладоши: «Ну надо же — браво! Нашел свое призвание. Догадался не зарывать талант в землю!» Довольно просто получилось вообразить, как действует на преступников фирменный взгляд Ковалева. Ему, естественно, никаких излишних методов устрашения применять не нужно. Посидит полчасика напротив подозреваемого, задумчиво зубочистку погрызет, с преступника за это время семь потов сойдет: «Этому оперу уже все обо мне известно!» Ну и расколется, как тот орех.
Сегодняшним вечером взгляд Максима чего-то требовал от Вероники с подведенным животом. Предлагал в чем-то покаяться, чего-то осознать и сразу повиниться. «В чем был и не был виноват…» При встречах с Ковалевым есенинская строчка звучала рефреном.
— Ну что, зараза… — мрачно протянул явившийся сосед, — гадалка недоделанная… Увела у меня Марьяну? Да?!
Вероника онемела, поправила сползший на глаз полотенечный тюрбан. Что еще за новости?! Что он несет, куда она могла его жену увести?!
Ковалев догадался, что выразился туманно и даже двусмысленно, добавил конкретики:
— Чего ты ей там нагадала-наплела? А?!
— Я?! — Полумятова выпустила тюрбан и приложила ладони к груди.
По совести сказать, отрекалась она чисто автоматически, на нервах и с испугу. Поскольку, что греха таить, вина была. Но не такая, чтобы…
— Макс, да какая из меня гадалка… — промямлила совестливо. — Так, развлекались… несерьезно…
— А развелась она всерьез, — пригвоздил Максим.
Упираясь мрачным взглядом в переносицу соседки, он отцепил пальцы от косяка, впечатал ладонь в грудину Полумятовой и спиной назад втолкнул ее в прихожую. И сам зашел. Захлопнул дверь.
Вероника, едва не вылетев из шлепанцев-вьетнамок, зажмурилась: ей показалось, что нетрезвый полицейский сейчас ей вмажет!
Но обошлось. Обойдя зажмурившуюся хозяйку, как столб, Ковалев по-свойски двинулся к кухне.
Ника приоткрыла один глаз, скосила его на пыльные мужские башмаки, топающие по безукоризненно чистому паркету, но предлагать поменять ботинки на тапочки не решилась. Себе дороже. О разводе Ковалевых она слышала, но обвинять себя в разладе их семьи не собиралась.
Когда-то перед пацаном с фантастическими шалыми глазами не устояла первая красавица их школы. Разумеется, пока юные супруги Ковалевы усердно грызли гранит университетских наук, в молодой семье была тишь да гладь да развлечения. Чуть позже Максим круто променял цивильный адвокатский промысел на пыльную работу опера. И начало-о-ось… По словам выучившейся на кардиолога Марьяны.
Но где тут, спрашивается, вина соседки Полумятовой? А? Это она, что ли, заставляла старшего лейтенанта Ковалева торчать в каких-то засадах день-деньской и ночи напролет?! Она праздновала с ним успешное закрытие дела… или как там у них это называется… Она ему наливала?!
Тут надо еще учитывать, что Марьяна осталась совсем прежней. Воспитанной и утонченной. И потому ее тоже сложно в чем-то обвинять. Она — не изменилась, это Максим, по мнению жены, превратился в другого человека. Издерганного, резкого, поменявшего приоритеты и мировоззрение. Забывшего прежних приятелей, заменившего друзей — на таких же жестких оперов с разговорами о грязи, драках, поножовщинах, о каких-то урках и прочих диких типах… Изумительная чуткая Марьяна честно вытерпела три года этих громких разговоров за «рюмкой чая».
…Ника стянула полотенце с головы. Помотала головой, разлепляя влажные сосульки каштановых волос. Хотела поглядеться в зеркало, но принципиально этого не сделала. Не кавалер пришел. Напившийся сосед.
Грозно цокая вьетнамками по паркету, она вошла на кухню и застала Ковалева, беззастенчиво выскребавшего пальцем остатки безе из чаши кухонного комбайна. «Закусывает, — определилась хозяйка и мельком порадовалась, что, отправляясь в душ, забыла замочить посуду. — Кофе ему сделать, что ли? Авось опомнится…»
Но в «куцей» кухне разминуться с немаленьким опером, пожалуй, не получится. Не добраться ей до кофейных принадлежностей, до узкой навесной тумбы возле окна. Хотя идея в целом неплохая.
Ковалев глянул на хозяйку искоса, облизал измазанный безе палец и бросил:
— Ну? И что ты ей там нагадала? Напророчила…
Сказать по совести, Ковалев пришел сюда, решив легонько придушить поганую советчицу Марьяны. Гадание как таковое — курам на смех. Мелкая соседская дрянь со странностями просто решила ему напакостить; всегда, насколько помнил, была какой-то верткой, скользкой, убегающей. С такими фиг поймешь, что в голове. Тихоня с целым омутом чертей.
Прибить ее хотелось очень-очень. Правда. Но вот увидев на пороге худосочную девчонку в пушистом халатике цыплячьего цвета, торчащими из-под короткого подола тощими ножками и дурацким полотенцем на башке, Ковалев прилично растерялся. Хватать за горло этого цыпленка?.. Смешно. Пускай живет, зараза.
Вероника, не подозревая, что избежала скорбной участи, так как в глазах соседа выглядит невероятно жалкой, скрестила руки на груди и приняла гордую защитную позу.
— Давай, Максим, договоримся сразу, — произнесла сорвавшимся фальцетом. Прокашлялась. Продолжила сурово: — Я — не гадалка. В картах ни черта не понимаю. Честно.
Брови недоумевающего Ковалева уползли под челку. Челка — единственное, что осталось от прежнего Максима, да и та теперь казалась какой-то припыленной, тусклой.
— Да ладно, — чистосердечно удивился опер. — А чего тогда лезешь?
— Куда? — попросила уточнить зараза.
— В чужую семью, б…! — взревел Максим, мгновенно вспомнивший сегодняшнее унижение.
Четыре часа назад, приняв для храбрости на грудь (возможно, многовато, признавал), он пришел к дому, где теперь жила его жена. Подгадал к моменту, когда Марьяна должна возвращаться с работы, сел на железную рейку ограждения придомовой территории. Нашарил сигареты в нагрудном кармане джинсовой куртки… и уронил пачку, когда руки дрогнули при виде появившейся жены. Красивой и желанной до умопомрачения! Стройные коленки раскидывают в стороны полы бежевого плаща, глаза спрятались от неяркого сентябрьского солнца за большими дымчатыми очками, закатные лучи запутались в ее светлых волосах и сделали их чуть рыжеватыми. Фея. Осенняя сказочная пери…
Марьяна увидела бывшего мужа, наклонившегося за сигаретной пачкой и неловко цепляющегося за рейку, на лицо ее легла брезгливая гримаса… И сказка превратилась в быль.
Неловко получилось. Ковалев рассчитывал предстать перед женой с расправленной спиной, эдаким несгибаемым гусаром. А вышло — чтобы не упасть, цепляется за железяку и словно кланяется. Госпоже своей.
Марьяна неторопливо подошла к распрямившемуся бывшему, переместила коричневую сумочку вперед и взялась за нее обеими руками. Словно загородилась. Дернула верхней губой, будто унюхала какой-то новый аромат от хорошо знакомого подвыпившего мужа, и проговорила менторским тоном:
— Ничего не меняется, да?.. Ну надо же… Полумятова, оказывается, была права, сбывается все, как по писаному.
Откуда в завязывающемся