— Полумятова — что? — попросил уточнить.
— Вероника оказалась права. На удивление. — Марьяна приподняла вверх аккуратные подщипанные брови и покрутила головой. — Видишь ли, я… только не смейся, попросила ее погадать, раскинуть карты на тебя и на Олега — никак не могла решиться уйти…
— С ума сошла?! — перебил Максим.
Раньше за женой не замечалось тяги к эзотерике. Марьяна — сплошь здравомыслие и образцовый рационализм. «А может быть, тут собака порылась? — Ковалев, прикидывая, привычно „включил“ опера. — Этот ферт Олежка подослал к моей жене гадалку, та Марьяне мозги заплела…»
— И что там получилось? — криво усмехнулся. Откуда-то надо взять отправную точку, чтобы разобраться в нереальной истории с гаданием!
— Тебе выпали пьянство и неприятности на работе. Ему… — Марьяна не договорила, туманно улыбнулась и повела плечом.
— …Полный шоколад, как понимаю, — пробубнил Максим.
— Правильно понимаешь. И как видишь, все сбылось. — Продолжая улыбаться, супруга подвела черту: — Не приходи сюда больше, Максим. Никогда. Пожалуйста.
Еще недавно его красавица повернулась и пошагала к подъезду нового нарядного дома мимо клумбы с фиолетовыми астрами. Ковалев, чувствуя себя оплеванным, остался в чужом дворе, заполненном криками расшалившейся детворы, глядя в расправленную несгибаемую спину чужой любимой женщины.
По пути в свою опустевшую замусоренную квартиру он спустился в знакомое питейное подземелье. Где, хмуро тиская ладонью очередную согревающуюся рюмку с водкой, постарался вспомнить змею-соседку с гадкой фамилией Полумятова. Кажется, пацаны прозвали ее Метлой. Кажется, она училась на пару лет младше в их школе. Живет на третьем этаже, в соседнем подъезде.
Дрянь!
Оперативник с университетским дипломом усердно затушевывал «оплеванные» воспоминания, используя известный прием — сублимацию. Сознательно перенаправлял гнев на тощую гадалку, притворявшуюся скромницей: «Змеища драная! Пойти и придушить!..» Маленько.
Но, выйдя из бара и доковыляв до нужного подъезда, нерешительно заколыхался возле двери. Догадывался, что может и не удержать в узде накопленную ярость. Змея разрушила его налаженную жизнь, и придушить ее он способен вовсе не маленько и совсем не фигурально. Капитану Ковалеву приходилось выезжать на криминальные трупы, где убийцы уверяли: «Да я ведь только поговорить пришел! В харю плюнуть, в бесстыжие очи! А как все дальше получилось… пес поймет».
Максим, глубокомысленно поколыхавшись, решил перенести визит на другое время — в бесстыжие глаза таки хотелось плюнуть, — развернулся, но дверь подъезда неожиданно распахнулась и выпустила на улицу пенсионера Завьялова с кудрявой беспородной псинкой.
Судьба, однако. Магнитного ключа от этого подъезда у Ковалева не было, звонить приятелю из тутошней квартиры не хотелось, и вдруг — Николай Николаевич на вечерний променад-с. Макс хмуро поздоровался с собачником, проскользнул в дом; вместе с подъемом на третий этаж в груди принялось подниматься притушенное было бешенство.
«Хоть раз — но точно плюну!»
И снова повезло. Дверь открыло нелепое создание с полотенцем, сползающим на глаз, тощими ногами под желтым, как цыплячий пух, халатом, совершенно детским умытым лицом без грамма косметики… И ситуация внезапно стала отдавать комизмом. Ковалев как будто увидел себя со стороны: он, огромный на фоне вредоносного цыпленка, плюется и тиранит мелочь с перепуганной мордашкой?.. Гадалка, блин! Ворожея недоделанная.
Хотя поговорить хотелось тем не менее. О бывшей и любимой, понять, чего-то там переклинило в ее мозгах. Да и проникновенный градус-стадия «ты меня уважаешь?» давал о себе знать. Хотелось разговора, хоть ты тресни! Не с коллегами же бросившую бабу обсуждать. Таким порядком можно реально докатиться до запоя.
…Ковалев стер пальцем остатки сладкой белой массы с венчика блендера, вздохнул. И ловким движением щиколотки выдернул из-под стола табуретку. Уселся, как бы продемонстрировал — он здесь надолго и без ответов не уйдет.
— Ну? Что ты ей наговорила? — повторил, разглядывая свои стиснутые кулаки, положенные на сверкающий чистотой белоснежный стол.
— Ничего особенного. — Цыпленок вяло пожала плечиками и поправила на груди халатик.
— Что я сопьюсь? Меня уволят? — вбивал вопросы Ковалев. — Что?!
— А тебя уволили? — оживилась, заинтересовалась цыпа подколодная.
— Нет. — Капитан перестал таращиться на кулаки и перевел прищуренные глаза на гадалку. — А ты ей это напророчила? Типа меня уволят, понизят в звании, объявят выговор… Что ты ей наплела?!
— Тебе выпало — пьянство, — пригвоздила Полумятова, начиная-таки давать признательные показания, — и неприятности на работе. Но ведь это так, да? Ты пьешь…
— Из-за тебя! Из-за нее!!!
— Слушай… — Вероника замялась, выдвинула из-под стола второй табурет, села через угол от оперативника и быстро зашептала: — Максим, я тебе уже говорила, что гадалка я — никакая, плюшевая…
— Плюшевая? В смысле?
— Ну — игрушечная, несерьезная. — Ника говорила тихо-тихо, пыталась навязать прилично разозленному соседу негромкую и доверительную манеру. — Ко мне приходят подруги, мы болтаем, чай пьем, а карты… это так, забава. Связка для разговора.
— Забава, говоришь? — Максим вспомнил слова жены о том, что пророчества цыпленка продолжают сбываться.
Ника, видимо о чем-то догадавшись, смущенно улыбнулась:
— Макс, я не понимаю, почему карты со мной «разговаривают». Правда. Я и значения-то их не знаю толком. Просто вижу что-то и говорю.
— Но все почему-то сбывается, — задумчиво буркнул Ковалев, откинулся назад и прижался спиной к кухонной тумбе, расположенной чуть ли не впритык к столу. — А ему что нагадала? — спросил и тут же мысленно плюнул: докатился, твою мать, заинтригован предсказаниями «игрушечной» ворожеи! Которая — не соврала — сама себя всерьез не принимает.
Цыпленок виновато потупилась и шмыгнула носом. «Простудится, — почему-то подумал Ковалев, — голова мокрая». Он шел сюда устраивать разборки, но внезапно ощутил пренебрежительную жалость к девчонке с тощей шеей и покрасневшим кончиком носа.
— Прости меня, Максим, — пролепетала та. — Но я не имею права врать, когда гадаю. Я мало понимаю в картах, но точно знаю, — Вероника подняла голову и прямо поглядела на оперативника, — чувствую, вернее: совру хоть раз, и карты перестанут мне доверять, не станут «разговаривать».
— А это так важно для тебя? Карты?
— А откуда нам знать, что важно, а что нет?
Утихомирившийся было Ковалев внезапно разозлился заново: пророчица сопливая! Сидит, о важностях бытия толкует. Идиотка малохольная!
И на вопрос не отвечает. Не хочет говорить, что напророчила Марьяниному бизнесмену.
Хотя и так понятно. Бизнес — в шоколаде, мент — в… похожем по цвету жидком дерьме.
Капитан усмехнулся. Зачем пришел? Чего хотел? Марьяна уже все сказала.
Он приложил ладони к лицу, устало помассировал глаза кончиками пальцев. Зевнул.
Вероника, неожиданно для себя, вытянула шею, чтобы присмотреться к его отнятым от лица пальцам. Когда-то давным-давно девчонки пошучивали, что Ковалев глаза подводит. Ну не могут, пусть даже темные и густые, ресницы так очерчивать его рысьи глаза! Небось, и вправду маминым карандашом для глаз балуется.
Пальцы нечаянного гостя остались чистыми… Тьфу, какая глупость лезет в голову! Полицейский с крашеными ресницами! Еще три раза — тьфу!
Смущенная собственными мыслями, Вероника заерзала по табурету. Ковалев перевел на нее расфокусированный