Соглашаясь полагать «Разделенного человека» автобиографическим романом, мы можем заключить, что как раз таки в Оксфорде Стэплдон и приобрел свой первый любовный опыт. В этой книге говорится о том, что главный герой, Виктор, умом понимает, что его сексуальная стыдливость — штука неправильная, но в эмоциональном плане он связан ей по рукам и ногам. Виктор рассказывает о своих мимолетных школьных связях с двумя женщинами, одна из которых старше него. Оглядываясь на эти связи с перспективы возраста, он полагает (со всей убежденностью), что Фрейд ошибался, и что, возможно, в условиях викторианского общества они имели гораздо большую ценность, чем он готов тогда был это признать. Виктор находит этот опыт приносящим физическое удовлетворение, но во всем прочем стерильным, и решает не продолжать эти отношения.
Вышеизложенное является прелюдией к заявлению, что в романах Стэплдона много дискуссий о сексе и сексуальных нравах. Сегодня, когда читатели уже привыкли принимать самый непристойный материал, не моргнув глазом, легко можно упустить из виду тот факт, что для того времени слог и формация всех его работ были необычайно откровенными и прямыми. Сексуальные привычки выдуманных им цивилизаций описаны столь же полно, как и их, этих цивилизаций, наука, искусство и философия. В «Странном Джоне» очень явно выражен инцест. Сюжет «Сириуса» вращается вокруг сексуальных отношений между женщиной и собакой, наделенной человеческим разумом. В «Последних людях в Лондоне» встречается одалживание жены. Когда персонажи Стэплдона описывают свое сексуальное образование, встает обоснованный вопрос: сколь многое из описываемого основано на собственном опыте автора? Если оставить в стороне фрейдистский анализ, то секс в художественной прозе Стэплдона скорее прибавляет, нежели отнимает, придавая иную размерность живости и яркости его лучшим произведениям.
После того как Олаф покинул Оксфорд, его отец добыл для него работу в ливерпульском офисе «Блю Фаннел Лайн», где недавний студент без особого энтузиазма выполнял различные мелкие административные обязанности. Отец надеялся, что Олаф хорошо себя проявит и со временем унаследует его собственную превосходную, хорошо оплачиваемую должность. Олафу нравились корабли, но не та конторская работа, которая шла в одной с ними связке. Как-то раз он не смог отчитаться за 20 фунтов расхода, что, возможно, и стало причиной его последующего увольнения.
Вслед за этим он согласился на должность учителя в одной из средних школ Манчестера. Его излюбленной обучающей методикой была подача исторических событий в виде игр, в которых участвует весь класс. Шум, стоявший на таких уроках, действовал на нервы другим преподавателям, поэтому спустя год из школы Олафу пришлось уйти. Затем, какое-то непродолжительное время, он работал на компанию «Уильям Стэплдон и сыновья» в Порт-Саиде — подплывал к судам на моторной лодке до или после прохода ими канала, чтобы узнать, не нуждаются ли они в угле. (Контролируемая одним из кузенов Олафа, фирма сохранила свой бизнес, даже когда Египет закрыл канал после войны 1967 года с Израилем) Семья Олафа — особенно его мать — хотела, чтобы он находился поближе к дому, и потому родными его работа в Порт-Саиде отнюдь не поощрялась. Обрадовались они, и когда Олафу не досталось место (весьма им желанное) в Уэльском университете.
Еще работая на «Блю Фаннел Лайн» и в манчестерской школе, Стэплдон по вечерам читал в предместьях Ливерпуля лекции по литературе, психологии и индустриальной истории для членов Образовательной ассоциации рабочих. В ходе этих лекций зачастую делался упор на левые взгляды, так как к тому времени он уже с головой погрузился в социалистическую философию. Вероятнее всего, подобные взгляды встретили критику со стороны работодателей Стэплдона: в «Разделенном человеке» его персонаж Виктор сталкивается с продолжительными и серьезными проблемами подобного рода и аргументированно рассказывает о них своему влиятельному отцу. Вполне вероятно, что главной трудностью Олафа Стэплдона в получении постоянной академической должности были именно его политические убеждения. Это подтверждалось на протяжении всей его жизни. Он нередко вел вечерние курсы повышения квалификации, но никогда не получал штатной работы.
Он логически обосновывает это в «Разделенном человеке», называя себя лишь «второсортным преподавателем», и то же самое делает в «Последних людях в Лондоне», где должность для него «добывает» влиятельный отец — как будто человек с его суммарными знаниями и способностью писать, говорить и систематизировать свои мысли в чем-то уступает большинству штатных профессоров.
Несмотря на то, что он состоял в социалистических группах и предоставлял кое-какие статьи для изданиях в левых газетах, ранние литературные устремления Стэплдона были поэтичными. Его первая книга, называвшаяся «Новые псалмы», была опубликована в 1914 году ливерпульским издательским домом «Генри Янг и сыновья». Полагают, что издание оплатил отец Олафа; он был постоянным клиентом Янга, владевшего в Ливерпуле книжным магазином. Опять же: предположительно, было напечатано 500 экземпляров, большинство из которых, как считается, были утеряны, когда магазин и небольшая типография Янга сгорели в результате немецкой бомбежки во время Первой мировой войны.
В этой редкой книге белых стихов отчетливо чувствуются нотки атеизма, социальной революции и бедственного положения рабочего класса. Присутствуют в ней и две антивоенные поэмы, возможно, свидетельствуя о том, что книга была издана уже после начала войны, и наверняка указывая на то, что пацифизм Стэплдона не проистекал (как предполагалось) из его собственного военного опыта, приобретенного позднее. Мы находим здесь также материал, поразительно схожий с темой его последней работы, «Открытия глаз». В первом стихотворении «Новых псалмов», которое называется «Город», Стэплдон говорит: «Я поехал в город посмотреть, есть ли там Бог». Он видит растерянных, обезумевших от горя людей, среди которых встречаются и совершенно истощенные, осознающие возможность своей погибели. «Мужчины и женщины казались отвратительными, так как забыли любовь». Он продолжает: «И сказал я гордо: «Если Бог действительно существует, мне такой Бог не нужен. Я пойду своим путем и буду поступать так, как велит мне душа». Затем, уже в следующем стихотворении, под названием «Дух», он видит дрожащие огни города, красоту небес, слышит «приглушенный шум голосов, звучащий, словно музыка». Некий дух внутри него якобы говорит, что Бог есть. «Но я посмотрел вверх, над городом, и безутешно промолвил: «Наверно, ты есть лишь тот Бог, что живет в моем сердце. И ты управляешь звездами».
«Открытие глаз», изданное сорок лет спустя, показывает Стэплдона ломающим голову над той же дилеммой.
Быть может, в этом и заключается изысканная утонченность ада — когда тебя постоянно преследует призрак Бога, в существование которого ты не веришь?
Нет! Потому что есть еще более страшный ад, полный не лишений, но нынешнего ужаса. Сам вакуум — это и есть ад, неприятное и