Читать «Ревизор Империи»

Виктор Сергеевич Еремин повертел в руках шариковую ручку, и с легким сердцем зачеркнул надпись на листке перекидного календаря.

Вот он, системник, кулер крутится, система грузится. Ох уж эти блоки питания! Вздуется электролит за червонец, и серую железную коробку за тыщу рублей можно выкидывать. Чинить ни одна фирма не берется. Кроме них. Неофициально. Потому что никто не знает, сколько этот И Бэ Пэ прокрутится после перепайки. Зато недорого. Клиенты находятся: фирмы оптимизируют, люди экономят, и на этом можно заработать.

— Ну что, Сергеич? Завелась?

Это Дольских, невысокий, слегка сутулый мужик предпенсионного возраста, давний коллега еще по заводу. Его неизменный толстый серый свитер, волосы с проседью в тон свитеру и большие старомодные очки в пластмассовой оправе, можно уже было считать неофициальной визиткой фирмы.

— Куда денется?

— А мой сдох. Облом. Донор на детали. С клиента только за то, что новый подберу и поставлю…

Все надписи на листке зачеркнуты: на всякий случай Виктор еще раз бросил взгляд. Пятое мая, вторник. Международный день борьбы за права инвалидов. Международный день акушерки. День шифровальщика. День водолаза.

Говорят, что к лету их фирму филиализируют москвичи, и тогда финансовое положение подровняется. Хорошего от этого никто не ждет. Москвичи еще те жлобы.

После работы он прошелся пешком до «М-Видео», где, пройдя мимо охранника в большой, заставленный товарами зал, он посмотрел кофейник. Дорого. Надо будет заглянуть «под мост» на Болховской, может, там дешевле. Деньги никогда не вредно экономить, сколько бы их ни было.

В переходе к хлебозаводу, напротив Полтинника, играл самопальный оркестрик, в расчете, что кто-нибудь с лишними бабками пробашляет от простоты души. Виктор со спокойной совестью произнес «Не заказывали!» чувачку с протянутой кепкой, и вышел по лестнице к остановке. К павильону, где за толстыми стеклами выгорали на весеннем солнце обертки шоколадок и пузатых пивных бутылок, подкатывала «десятка». В Бежицу.

На крайнем сиденье справа девчонка выходила у «Зари»; Виктор занял освободившееся место, и стал смотреть на город с той тихой, умиротворяющей радостью, какая бывает у человека в начале весны, когда деревья подергиваются легким зеленым дымком распустившихся почек, и после дождя по улицам растекается запах свежей липы.

На сероватой стелле все так же рвался в небо истребитель, за ним, за узкой полосой елей, лежала автостоянка и плоская коробка гипермаркета из бетона и стекла. Виктор смотрел на это место каждый раз, когда проезжал мимо. Именно здесь, прошлой осенью, с ним последний раз случилось это.

Он тогда очутился в прошлом. Недалеком, всего лет на десять назад, все в том же городе Брянске, но в сохранившемся СССР, в другом мире, со своими проблемами, которые кому-то покажутся сложнее, кому-то легче, чем в этом мире, но — другими.

Тогда ему казалось, что он в двух шагах от разгадки этого странного явления. Путешествие во времени случалось с ним уже третий раз, и он уже был почти уверен, что вот-вот перед ним явится кто-то или что-то в скафандре и скажет на чистом русском языке: «Здравствуйте, мы представители высшей цивилизации, мы выбирали вас для помощи вашему многострадальному миру».

Ничего так и не произошло. Он вернулся на ту же автостоянку перед гипермаркетом, в тот же день и час и спокойно отправился домой. Женщина, которая до этого звонила ему и предлагала компенсацию за якобы произведенные над ним психологические опыты, больше не встречалась. И это точно были не психологические опыты. Домой он пришел с пакетами продуктов, которые производились в СССР — другом СССР, девяносто восьмого года, — а царапина на руке зажила. Нормальные продукты, домашние тоже заметили, что они другие, значит, это не глюк. И тот мужик, Ринер, который ему звонил, и с которым Виктор вроде как бы встретился в гипермаркете, но не помнил этого, тоже, скорее всего, не глюк. Только он тоже исчез. Через пару дней по возвращении Виктор вспомнил, что у него на мобильнике остался телефон Ринера; но когда он попробовал позвонить, то услышал в трубке холодный женский голос: «Номер не существует». Через инет на Ринера выйти не удалось. Концы были обрублены.

Пытаясь хоть за что-то зацепиться, он выдумал себе теорию. Все три перехода в прошлое были на срок, кратный десяти годам. Все три перехода были в год, оканчивающийся на цифру восемь. Через квартал эта закономерность должна была нарушиться. Когда по телевизору ему пожелали мира, любви, и исполнения желаний, а часы на Спасской начали бить двенадцать, он с облегчением вздохнул, и приблизил к губам бокал полусухого игристого вина, воплощения торжества и радости, которое все так же называлось советским шампанским. И действительно, уже более полугода ничто не напоминало Виктору о его странных прошлогодних приключениях.

«Кстати, надо вырваться к часовщику на XX Съезда…» — подумал он. В конце прошлой недели сломался браслет на том самом «Ориенте», источнике стартового капитала во второй реальности. Поход по известным часовым мастерским и салонам окончился ничем; везде сочувственно объясняли, что брэнд выпущен пять лет назад, запчастей не поставляют, а дизайнеры от большого ума опять поменяли размер корпуса, так что от новых ни один браслет не подойдет. Оставалась только палатка у «Хозяина», но попасть туда во время работы и не в выходные пока не удавалось. Недолго думая, Виктор зашел на ориентовский сайт и изложил вопрос на инглиш. Ответ не заставил долго ждать. Фирма благодарила Виктора, за то, что он так долго пользовался ее продукцией и сообщала, что, как ни прискорбно, но вся мощь глобальной экономики и высокие японские технологии бессильны решить проблему сломанного звена. Виктор вспомнил «Командирские», в которых за двадцать лет службы облез только хром с латунного корпуса, мысленно нехорошо выругался и стал искать временный выход. Швейцарские, подарок штабс-ротмистра из третьей реальности, он носить не решался — а вы бы стали таскать при себе артефакты из других реальностей? — и приберегал их, как антиквариат на черный день. В конце концов он вытащил из буфета карманную «Молнию». Когда-то такие девайсы снова входили в моду, и он по молодости ухватил один за семнадцать рублей; мода прошла и круглые хромированные, чуть потертые джинсовой тканью часы, казалось, нашли вечное