— Конечно, — согласился я. — Всего хорошего, дамы и господа.

Затем я вышел.

Возвращаясь к своей машине, я подумал о том, что Лане вряд ли понравилась бы эта история.

До своего дома на Джермин-стрит я добрался в 21.30. Оставив машину в гараже, я поднялся в свою квартиру и распаковал багаж.

Приняв душ, я переоделся и выпил виски. Потом подошел к телефону и в раздумье посмотрел на него. У меня появилось немного странное чувство, когда я подумал о том, что могу в любой момент снять трубку и позвонить Лане. Это чувство можно назвать ожиданием или предвкушением чего-то очень важного. Но я гнал его от себя, стараясь избавиться от разочарований. Кроме того, я внутренне побаивался этого звонка возможно потому, что знал слишком много женщин, а это имеет свои отрицательные стороны.

Наконец я набрал номер, и к телефону подошла Лана.

У нее был такой голос, который невозможно забыть. Услышав его, я вспомнил поэму, которую читал в те годы, когда мы все увлекаемся поэзией. В ней женский голос назван «хриплой флейтой». Определение, возможно, не слишком яркое, но общую идею вы, надеюсь, уловили…

— Лана, я вернулся сегодня. В Лондон я нарочно ехал через Истборн, чтобы иметь время подумать о тебе. Сейчас я нахожусь в своей квартире на Джермин-стрит. Мы увидимся сегодня, или мне придется ждать до завтра?

— Мне бы хотелось встретиться с тобой поскорей, — сказала Лана. — Приезжай сейчас же.

Она дала мне адрес их дома на Понт-стрит и повесила трубку. После разговора с ней у меня осталось смутное чувство неудовлетворенности.

Я сел в машину и отправился на Понт-стрит. Дом выглядел респектабельно. Такой же вид имел и его дворецкий. На стенах висели портреты военных в старинных мундирах. Наверное, это были предки Ланы.

Я ждал ее в гостиной и, увидев, как поворачивается ручка двери, загадал:

«Если Лана сразу подойдет и обнимет меня, то все будет в порядке, если же нет, то быть беде».

Она не подошла, и я приготовился к неприятностям.

Выглядела Лана потрясающе. У нее была великолепная фигура, каштановые волосы с золотистым отливом и кожа цвета лучших сливок. Ее рот мог быть и строгим, и нежным, и трепещущим. Длинные ресницы прикрывали ее фиалковые глаза. Мне довелось на своем веку повидать немало женщин, но подобной я еще не встречал. Если вы не получили еще о ней представления, то вообразите себе девушку вашей мечты только еще в десять раз прекраснее.

— Ты не очень рада мне? — сдержанно спросил я. Она немного помолчала, потом ответила:

— Давай сядем и поговорим. Мне нужно кое-что сказать тебе.

Мы сели на диван, и я достал сигареты. Теперь я мог как следует разглядеть ее. Она была одета в черное платье, единственным украшением которого служила нитка жемчуга. На ногах у нее были черные туфли на высоких каблуках. Я подумал, что о ее лодыжках можно написать целую поэму.

— В чем дело, Лана? Это просто реакция на нашу последнюю встречу или что-то более серьезное?

— Сама не знаю, — ответила она. — Во всяком случае наша встреча во Франции была внезапной и короткой. Думаю, что ей не нужно придавать большого значения.

Я подумал: это отставка. А вслух сказал:

— Тогда она значила многое… — Лана кивнула.

— Мне тоже так казалось. Но тогда я не знала тебя и не слышала…

Я ухватился за эту реплику:

— Не слышала о Долорес Рутнел. Верно?

— Да, — кивнула она и, посмотрев на меня, добавила: — По-моему, я тогда находилась под впечатлением твоих военных подвигов. Я столько слышала о них. А потом…

— Давай называть вещи своими именами, — предложил я. — Наша встреча, какой бы она короткой ни была, и та ночь в Париже, и наши обещания — все это потеряло свою ценность после того, как ты услышала какой-то вздор обо мне и этой дурочке Долорес…

— Какой-то вздор! — возмутилась она. — А история с той графиней тоже была вздором? А с блондинкой в Нюрнберге? Забыла ее имя… А с итальянкой, сопровождавшей тебя во время последнего задания?

— Чепуха, — сказал я. — Ты прекрасно знаешь, что все это было до встречи с тобой.

— Все, кроме Долорес, — отрезала она.

В ярости Лана выглядела изумительно. Ее глаза горели, губы дрожали. Я сказал себе: «Ники, ты пропал. Раз в жизни ты влюбился в женщину по-настоящему, а она считает тебя обманщиком. Возможно, так оно и есть, но тебе нужно драться и во что бы то ни стало опровергнуть ее мнение».

— Все, кроме Долорес, — повторила Лана. — Но о ней я узнала уже после нашей встречи, когда ты сказал все, чему я имела глупость поверить.

— Ты поверила тому, что я сказал тебе, потому что это была правда.

— Чепуха! — воскликнула Лана, передразнив меня. Это вышло у нее прелестно, но она была вне себя от ярости.

— Зачем тебе понадобилось испытывать свое искусство на мне? — спросила она. — Зачем? Я всегда считала себя женщиной, для которой в мире будет существовать только один мужчина, и я имела глупость поверить, что им будешь ты.

Она отвернулась, чтобы скрыть набежавшие слезы. Когда она снова взглянула на меня, глаза ее были сухими.

— Отец был высокого мнения о тебе, но после этой истории с Долорес он запретил мне видеться с тобой.

— А ты всегда следуешь советам отца? — попытался я взять циничный тон.

— А почему бы и нет? — отпарировала она. — Я вполне с ним согласна.

Я подумал: никогда нельзя спорить с женщиной там, где не имеешь оружия противнее. Я решил найти такое оружие.

— Хорошо, — сказал я. — Давай выясним все до конца, Лана. Тебе нужен предлог, чтобы освободиться от меня. Все, что ты говорила о своем отношении ко мне — это только слова. История с Долорес стала для тебя таким предлогом. Будь честной и признайся, что я ничего для тебя не значу, что тогда в Париже ты просто поддалась влиянию ночи и лунного света, что ты скучала и хотела немного развлечься.

Лана вскочила и сверкающим взглядом посмотрела на меня. Секунду мне казалось, что она запустит в меня вазу с камина.

— Черт возьми, Ники! — воскликнула она. — Ничего более подлого ты сказать не мог. Сейчас ты узнаешь кое-что. Это была правда, когда я говорила, что люблю тебя. Так оно и было, несмотря на краткость нашей встречи. Я и сейчас все еще люблю тебя, но после этой истории с Долорес между нами все кончено.

— А если я скажу тебе, что в этой истории все ложь? — спросил я.

— Я не поверю тебе, — ответила она.

Услышав это, я пришел в ярость. Я встал, закурил сигарету