— Что твой поганый рот сказал?!

Мгновенно металлический привкус растекается во рту, а теплая струя крови бежит по подбородку к шее. Зубы целы, но лопнула губа, а ещё я хорошенько прикусила себе щеку. Набираю полный рот слюны с кровью и как только он притягивает меня за косу ближе, плюю ему в лицо.

— Вот гадина! ― кричит Галлус.

Отбросив меня обратно на пол, он бьет ногой в живот. От удара всё сжалось, в попытках откашляться и отплеваться от крови я скручиваюсь, как бублик в горячей духовке.

— Эй! Он же сказал без следов! ― возмущенно пихает в плечо Галлуса чернявый солдат. ― Мы не за этим пришли!

— Вы правы…

«Кто такой «он»?» — не успеваю я подумать, как Галлус снова подтягивает меня за волосы в попытке поставить на ноги, но сил не осталось ни на что, моё тело слишком вымучено и не справляется с такими простыми задачами. Издавая стон больше похожий на предсмертный вздох тюленя, чем на человеческий вопль от боли, я падаю.

— Да чтоб тебя! ― с отвращением плюет в мою сторону Галлус. ― Заставьте её идти, ― просит он соратника, явно выше его по званию.

Открыв скрипящую дверь ногой так, что кажется она слетела с петель, своей фирменной походкой в стиле «крутого солдата» он выходит из помещения, позволяя чернявому напарнику, как тряпку перекинуть меня через плечо.

— Не смей сдохнуть! ― приказывает мне брюнет. — Не на моём участке!

Сдохнуть сейчас было бы не худшей идеей, но к сожалению, я только теряю сознание.

Следующие, что я отрывками вижу — это седовласую худощавую женщину и суп. Суп гадкий до ужаса, от него желудок завязывается на узел и после каждой ложки, выдает его обратно. Женщина кажется доброй, она настойчиво пытается влить в меня хоть каплю мерзкого бульона, уговаривая, что он вкусный, просто я давно не ела и теперь сложно объяснить моему организму, что переваривать еду необходимо для жизни. Суп и рвота быстро утомляет, я много сплю.

— Сколько я спала? ― хрипло разрушаю тишину.

Я открыла глаза около получаса назад. Всё это время я пыталась понять, что происходит и почему я ещё жива. Несмотря на то, что я едва могу говорить, услыхав мой голос старуха вздрагивает. Седая женщина не видела, что я пришла в себя, она возилась с супом возле огня в самодельной буржуйке. На удивление я чувствую себя вполне сносно, а мой желудок на всю комнату кричит о том, как голоден.

В сарае где мы находимся выбито оконное стекло и, похоже, дверь не заперта. Никто не боится, что я убегу, а значит бежать некуда. Собравшись с силами, я сажусь на кушетку, где, судя по боли в мышцах, отлеживалась далеко не несколько часов.

— Два дня, ― ласково улыбаясь отвечает старушка. ― Меня зовут Мария. Попробуешь поесть?

— Поесть? Хм… Меня дома кормили не так часто, как здесь. Я, что буду выступать в роли запеченного поросенка на праздничном столе к Рождеству?

— Чувство юмора есть, значит ты уже в порядке, ― потряхивая сморщенным от старости пальцем у меня перед носом, смеется Мария.

— К моему удивлению в порядке, ― констатирую факт.

С каждой минутой всё больше кажется, что это часть моих фантазий, а не реальность. Я покусываю раненую губу и осматриваю сарай в поисках лавандовых веточек, что в теории, должны стелиться ковром повсюду, но ничего подобного нет, а боль губы реальней некуда.

— Я сварила бульон, ― с полуоборота говорит старушка, суетясь возле разбитого шкафа. ― Суп ты выдаешь мне обратно. Постарайся хоть немного поесть и тогда наденешь вот это.

Она достает пакет с одеждой и кладет мне на колени.

— Что это?

— Чистая одежда. Командир приказал привести тебя в порядок и отвести к нему.

— Мария, я ничего не понимаю… Разве меня не должны были расстрелять за нападение на штаб? Зачем меня кормить и приводить в порядок?

— Пока не расстреляют, ― глубоко вздыхая она усаживается рядом со мной, ― ты им нужна. Так что если хочешь ещё немного пожить, делай молча, что говорят.

Угасшая на лице доброй женщины улыбка объясняет: смерть на границе была бы не худшим разрешением вопроса моего нахождения на чужой территории. Своей худенькой ладошкой, Мария накрывает мою.

— Зачем я им нужна? ― спрашиваю я.

— Очень много раненых. Ваши солдаты расстреляли полевой госпиталь, а ждать медиков из Ореона нет времени, солдаты умирают.

От волнения перебираю пальцами пакет, что лежит на коленях: он тонкий, я чувствую грубую ткань.

— Значит они знают, что я…

Шесть маленьких пуговок под пальцами обрывают меня на полуслове. Я в спешке открываю пакет, в нём аккуратно сложено выглаженное платье. Серое платье средней длины. Оно сшито из плотной саржи с рукавчиком три четверти и пуговицами от талии до горла. Не могу в это поверить! В поисках кривого рисунка синей ручкой я нервно перебираю юбку вдоль внутреннего шва. Это оно! Перед моими глазами то самое маленькое сердечно и слово «моя» на латыни.

*****

— Это чтобы ты не спутала свою форму забирая из прачки. Опознавательный знак! ― говорит Прим, вырисовывая сердечко вокруг слова «mea».

Мы прячемся в подсобке госпиталя среди зимних одеял за стеллажом с флакончиками спирта и всякими настойками. На все его дурости я не отвечаю, а только еле сдерживаю смех, но разрисовывая синей ручкой внутреннюю сторону моего платья, он переходит все границы.

— Я и так её отлично опознаю! ― возмущаюсь я, вытягивая подол юбки из рук парня.

Морщу нос, а он целует его, разглаживая складочки. Ну разве можно устоять перед этими нежностями? Он дурашливо чмокает меня не меньше сотни раз, а я охотно отвечаю на поцелуи.

*****

Крепко сжатая саржа дрожит в руках, отражая волнение. Каждый изгиб кривого рисунка напоминает тот день, когда он здесь появился. То самое платье! Но как?

— Это моё платье, ― тихо вырывается у меня. ― Мария, кто его принес?

— Солдат. Здоровый такой. Из новеньких.

— Галлус?

— Точно не скажу, но я слышала это имя, возможно это его так называли, а может и нет.

Так значит всё было спланировано заранее? Задание изначально было невыполнимым. Неужели все в отряде были предателями? Тео. Лукас. Северус! Северус не дал мне возможности остаться у границы штаба, а теперь это платье… Моё платье!

Мария нагрела целый таз воды и оставила меня одну, приказав смыть с себя всю грязь за последние дни. Мне предстоит взглянуть в лицо тем, кого я чуть не обрекла на смерть. Косу пришлось заплести на мокрые волосы. Я смотрю в обломок зеркала на тощую девчонку в сером платье: у неё разбита губа, синяк от удара на виске, глубокие тени глубоко залегли под глаза, и она вовсе не похожа на меня, ни внутренне, ни внешне.

Аппетита нет, желудок сжимается спазмом тошноты от тревоги, но Мария права,