Полевой госпиталь находится не в цеху и даже не возле барака — это натянутый шатер, достаточно отдаленный от штаба. Раненых не меньше трех десятков. Раны абсолютно разной сложности, начиная от пуль в мышечных тканях, заканчивая гниющими рваными дырами в теле, что вот-вот и перерастут в гангрену. Примуса среди них нет

Интересно, где он? Дал ли он уже свой отрицательный ответ майору? Военный устав у Прим в крови. Он никогда не согласиться на подобную сделку с совестью и никогда не предаст свои идеалы ради парочки дополнительных дней на этом свете. Надо быть совсем глупцом, чтобы не понимать: предателями Патриума закрывают самые горячие дыры на передовой, сохраняя так жизни своим, в то время как солдаты Ореона держат оборону на второй линии и дальше.

Одному за другим я обрабатываю раны. «Какие мерзкие двойные стандарты» — сказал бы глядя на это Прим. Ещё вчера я готова была стрелять в любого из них, одного даже убила, а сегодня спасаю жизни и облегчаю их боль. Приспосабливаться к ситуации — мой единственный талант если разобраться, но иногда. Этот талант мне видится не большим, чем побочным эффектом психической хвори: больное сознание украшает любые события и помогает приспособиться к новым жизненным обстоятельствам. Вот только это действие временно… Наступает момент взрыва и всё — реальности больше нет, есть только лавандовая бездна, убивающие мозг фантазии и временные дыры в памяти, словно психоз сам определяет, что оставить мне, а что украсть, будто и не было вовсе.

В одном из отсеков полевого госпиталя слышится смех и веселая болтовня, сразу видно, соседи по больничным койкам имеют преимущественно легкие ранения, вот и сохранили хорошее настроение и силы для разговоров. Почему-то голос одного из парней кажется мне знакомым.

— О! Новую медсестричку прислали, ― кивает в мою сторону один из друзей.

— И уж куда симпатичней нашего старого Бора, ― поддерживает его сосед.

Я подхожу ближе и усаживаюсь на край кровати.

— Покажи руку, ― говорю я самому шумному бойцу.

Парень поднимает на меня глаза и невозмутимо улыбается. Первое, что бросается в глаза — уродливый шрам вокруг глаза и на лбу. Я знаю его! Мы пристально смотрим друг на друга, и я узнаю в нём пьяного пограничника, что получил битой бутылкой в глаз.

На мгновение перед глазами промелькнул день нашей первой встречи, я буквально снова вижу, как достаю осколки из окровавленной плоти, обрабатываю рану единственным доступным в кабаке антисептиком — водкой. Интересно, а что он видит сейчас? Возможно ли вообще в таком состоянии алкогольного опьянения запомнить проходящую мимо официантку? Надеюсь, что нет.

— Старая рана, но никак не заживет, ― говорит он, морщит от боли нос и снимает повязку с плеча.

Рана уже взялась гнилой коркой из-за неправильного ухода. На соседних двух койках солдаты с повязками на том же месте.

— Ничего, мы всё поправим сейчас, через несколько дней боль уйдет, ― успокаиваю своего старого знакомого. ― Хм… Какое точное попадание, ― разглядывая рану бормочу себе под нос, ― не задеты ни связки, ни кость. Такое редко увидишь. Рана заживет, будешь как новенький.

Открываю рану следующего солдата и вижу ту же картину. Словно стрелок умышленно целился в точку, что выведет из боевого строя, но особо не навредит. Если бы я не видела, как Корп отправил пулю в лоб сбитым мною снайперам в лесу, могла бы подумать, что это те самые стрелки. Уверена, мой выстрел пришелся именно в эту точку предплечья.

— Точное попадание? ― насмешливо переспрашивает пациент. ― Ну понятно, что может девчонка понимать в стрельбе! ― умничает, пренебрежительно отмахиваясь от меня рукой. ― Как только таких стрелков Патриум берет в рядовые?! Да он же из трех выстрелов не попал в цель ни разу! Хотя я даже благодарен этому кудрявому, был бы он метким, я бы здесь сейчас не сидел.

Солдат виновато опускает глаза в пол, на его лице пробегает сожаление.

— А может, он просто не смог выстрелить в эту цель… ― еле слышно бурчит себе под нос мой старый знакомый, от его высокомерного тона не осталось и следа.

Я заканчиваю перевязывать последнего из друзей по несчастью, собираю инструменты и грязные бинты в судок с медикаментами, включаю всё своё женское обаяние, игриво улыбаюсь и будто невзначай кладу руку на колено солдату с отвратительным шрамом.

— Ну что ж бойцы, скоро будете снова радовать нас своей храбростью в бою, ― улыбаюсь друзьям и перевожу соблазнительный взгляд на свою жертву. ― Ты не мог бы мне помочь с бинтами? Донести к раковине в конце шатра, у меня рук не хватит.

Под игривый свист солдат, он встает с койки и следует за мной. Эти женские штучки никогда не подводили в госпитале, когда флирт был единственным доступным обезболивающим для безнадежных больных. Как показала война — самец в мужчине умирает последний. Подойдя к раковине в конце зала, я подаю парню кувшин с водой, прошу помочь обмыть мне руки. Удостоверившись, что нас никто не слышит, изображаю кокетливую улыбку и шепчу, глядя ему в глаза:

— Он не смог стрелять в цель, потому что узнал в тебе соратника. Так?

Мой вопрос ставит собеседника в ступор. Он льет воду подбирая слова, а я продолжаю улыбаться и хлопать по-девичьи глазками, только бы не привлечь лишнего внимания со стороны стражи.

— С чего ты это взяла? ― перепугано спрашивает он.

— Давай не будем тратить время на игры в «верю-не-верю». Я прекрасно знаю, что ты солдат Патриума и, судя по всему, ты решил купить себе немного времени приняв предложение Каликса, но мы не о моралях и принципах пришли сюда поговорить. Скажи мне, ты знал того мальчика, что снял вас троих выстрелом в плечо?

Охрана госпиталя подозрительно разглядывает нас, моё сердце стучит, как сумасшедшее. Я должна услышать ответ до того, как меня выведут из шатра! Кокетливо смеюсь, похлопывая собеседника по плечу, уловка с флиртом развеивает подозрения у зрителей.

— Мы не были знакомы лично, но встречались несколько раз в тренировочном зале… Думаю он… Он узнал меня и не