Читать «Сорвиголова: Человек без страха»

Адская Кухня

Наши дни

Со временем боль становится лишь системой подсчета очков, постоянным напоминанием о том, скольким людям ты перешел дорогу.

Сегодня Мэтт Мёрдок перешел дорогу многим.

Поморщившись, он переворачивается на другой бок. Левая щека едва не примерзла к окровавленному снегу. Это единственная часть его тела, которая не взрывается приступами боли, и он концентрирует на ней все свое внимание. Он весь изранен, изрезан, его кости переломаны, включая пару ребер. Слышно даже, как кровь булькает в легких. Паршиво.

В голове раздается голос. Закрой глаза. Отдохни немного.

Мэтт закрывает глаза. Да, отдохнуть бы не помешало. Уж после таких-то передряг отдых он заслужил.

Нет. Еще нет. Пока не заслужил.

Он медленно открывает глаза. По снежной каше бегут люди в тяжелых сапогах, неотвратимо приближаясь. Слышен топот каблуков по набережной, и даже плеск и гул океана не могут его заглушить.

Мёрдок, они вооружены. Пора делать ноги.

Не выйдет. Он и пальцем не может пошевелить.

Глаза вновь закрываются. Топот все ближе.

– Вон он!

Адская Кухня

Тринадцать лет назад

– Вон он!

Мэтт Мёрдок ухмыляется паре толстых копов, бегущих к нему по переулку. Они задыхаются, их форма почти почернела от пота. Мэтт и сам вспотел, но у него есть уважительная причина – на нем старая лыжная маска, скрывающая лицо.

Впрочем, надо взять это на заметку. В следующий раз, когда ему взбредет в голову повыделываться перед школьными хулиганами, дабы те его не поколотили, нужно будет выбрать денек попрохладнее.

– Эй, парень… постой! – кричит один из копов.

Фамилия офицера – Лейбовиц. Мэтт встречал его в окру́ге. Его напарник не способен выдавить из себя ни слова – его лицо побагровело, и он, кряхтя, прислоняется к стене. Мэтт искренне желает, чтобы у полицейского не случился инфаркт – уж тогда-то ему неприятностей не избежать.

– Хватит дурачиться, – продолжает Лейбовиц. – Отдай офицеру Митчу дубинку, а то ему нечем бандитов лупить. Ну же!

Вместо ответа Мэтт прыгает на крышу мусорного контейнера, в последний момент успевая ухватиться за пожарную лестницу, чтобы не поскользнуться и не упасть вниз. В контейнере он видит гнилые овощи, тухлое мясо, сырые газеты, шприцы. А рядом, кажется, дохлая кошка. Да уж, сюда лучше не падать.

Мэтт подтягивается и лезет по лестнице к пожарному выходу.

– Освальд, я его пристрелю! – кричит офицер Митч. – Где это видано, чтоб такая мелюзга воровала полицейские дубинки?!

Мэтт оглядывается и видит, что офицер Митч и вправду достает пистолет. Испуганными глазами Мэтт шарит по сторонам в поисках пути к бегству. Переулок заканчивается тупиком, но через стену можно попробовать перелезть.

Он забирается выше, хватается за перила и переваливается через стену.

– Назад, на Девятую авеню! – кричит Лейбовиц.

Оборачиваясь, Мэтт видит, как Лейбовиц бежит по переулку обратно к Западной Пятьдесят первой. Офицер Митч все еще возится с пистолетом. Он что, всерьез решил застрелить ребенка? За кражу дурацкой палки?

Проверять это Мэтт не собирается, и, перепрыгнув через стену, аккуратно приземляется на асфальт. Теперь-то офицер Митч ему не страшен.

А вот Лейбовиц… Не успевает Мэтт выбежать из переулка, как замечает копа на углу Пятьдесят первой и Девятой.

– Держите мальчишку!

Должно быть, Лейбовиц не из местных. Каждый здравомыслящий ньюйоркец знает, что вмешиваться в чужие дела – верный путь в могилу. Да, Мэтту всего двенадцать, но окружающие-то об этом не знают. Вдруг он псих или сбежавший из приюта несовершеннолетний маньяк? Лучше держаться от него подальше.

Развернувшись, Мэтт дает деру по Девятой авеню, петляя между праздношатающимися прохожими. В нос бьет запах хот-догов, жареной картошки, бургеров и бензина. Какие-то ребятишки отвинтили крышку пожарного гидранта, и теперь играют вокруг импровизированного фонтана. Взрослые тоже не против легкого душа. Мэтт пробегает под струей. Вода освежает. Он лавирует между легковушками и грузовыми фургонами, не обращая внимания на возмущенные возгласы поджаривающихся в своих автомобилях водителей. Солнце слепит глаза, блики отражаются от лобовых стекол и витрин магазинов. Мэтт щурится и едва не врезается в группу подростков, слушающих песню, которая когда-то нравилась Мэтту – но не теперь, когда ее изо дня в день гоняют на всех радиостанциях. Он быстро оглядывается. Лейбовиц продолжает погоню.

Неплохо, офицер. Пятерка с плюсом за старание. Но вам меня все равно не догнать.

Мэтт прибавляет ходу и, миновав проезжую часть, оказывается на тенистой стороне улицы. Путь Лейбовицу преграждает автобус, и когда тот наконец возобновляет преследование, Мэтт уже на Западной Пятидесятой. Он ныряет в очередной переулок, выскакивает на Сорок девятую, а там…

… можно расслабиться. Лейбовиц безнадежно отстал.

Теперь Мэтт в безопасности. Отсюда рукой подать до дома. Он бежит трусцой в самое сердце Адской Кухни. Движение здесь не такое интенсивное, а транспорт старше, потрепаннее. На тротуаре там и тут проросли сорняки. Из канализационных люков парит и воняет дерьмом и мертвечиной. Мэтт как-то сунул нос в канализационную решетку, поспорив, что продержится так минуту. Он продержался целых три, но блеванул, как только оторвался. Его мутило целый день.

Убедившись, что поблизости нет полицейских, Мэтт срывает с головы маску и сует в карман. В лицо дует ветерок – теплый и влажный, но разгоряченного мальчишку он все же охлаждает. Улыбаясь, он вновь переходит на бег, проносясь мимо школы и старой бакалейной лавки, в которую в детстве ходил еще его отец, мимо мясного магазина, где частенько отовариваются гангстеры. Наконец, он оказывается на Западной Сорок четвертой улице.

Ему удалось. Он в очередной раз выиграл пари, вернувшись с дубинкой к спортзалу. Мало радости быть поколоченным старшими ребятами, но надо бы придумать новый способ избегать побоев. Пари становятся все более рискованными, безумными, и если его поймают – что, конечно, вряд ли, но вдруг – то отцу это совсем не понравится.

Воскресным вечером спортзал закрыт, но Мэтт знает лазейку. Он обходит здание, придвигает к стене старые ящики и взбирается по ним к окну раздевалки. Щеколда сломана, но