Читать «Пасхальный парад»

Я развернулся на своем вращающемся стуле, чтобы оказаться лицом к Ниро Вулфу, который восседал за письменным столом необъятных размеров. Вперив в Вулфа исполненный справедливого негодования взгляд, я произнес речь:

— Не выгорит. Попросили бы вы меня слямзить что-нибудь и вправду ценное — вроде алмаза «Кохинур», — я бы еще подумал. Но вырвать орхидею — нет уж, увольте. За жалованье, что вы мне платите, я исправно разбираю вашу почту, веду переписку, докучаю приличным людям, порой исподтишка слежу за ними, палю из револьвера или же палят по мне, вечно ошиваюсь тут рядом и терплю ваше занудство вкупе с сотней других недостатков, при надобности помогаю вам с Теодором в оранжерее, бессовестно лгу и вешаю лапшу на уши инспектору Кремеру и сержанту Стеббинсу — как при надобности, так и без оной, — иногда, в случае крайней необходимости, поспеваю на подмогу Фрицу, отвечаю на телефонные звонки. Я могу продолжать до бесконечности. Но я ни за какие коврижки не сорву орхидею с груди женщины во время пасхального шествия. Есть все-таки предел…

— А я тебя и не просил, — огрызнулся Вулф. Он погрозил мне толстым, как сарделька, пальцем. — Ты предположил, что я к этому клоню, но — ошибся. Я только сказал, что хотел бы подобрать для этого щекотливого поручения подходящего человека — ловкого, изобретательного, осторожного, решительного и надежного. Умеющего держать язык за зубами.

— Следовательно — меня, — настаивал я.

— Тьфу! Согласен — ты удовлетворяешь моим условиям, но ты отнюдь не единственный в своем роде. Я заплачу сто долларов сразу, еще сто в случае успеха и вдобавок оплачу все расходы, если возникнут непредвиденные осложнения.

Я приподнял брови.

— Однако! Пусть я не единственный, но вот орхидея, судя по всему, и впрямь уникальна.

— Так и есть. — Огромная туша весом в одну седьмую тонны подалась вперед, переместившись ближе к краю просторного сиденья его сделанного по особому заказу кресла. — Мистер Миллард Байноу вывел ванду — розовую, как фламинго. Причем розовые не только лепестки венчика, но и чашелистики! Ровные — без крапинок, оттенков или оторочек.

— Ура! Да здравствует фламинго!

— Но я не верю. Я узнал об этом от мистера Льюиса Хьюитта, которому рассказал его садовник, которому рассказал садовник мистера Байноу, но не верю ни на йоту. Сам знаешь — я потратил многие годы, скрещивая разные ванды, чтобы вывести розовый гибрид, но лучшее, чего я добился, это розово-лиловая В.петерсиана и фуксиновая В.сандарае. А поскольку я не верю, я должен увидеть ее собственными глазами!

— Так позвоните Байноу и договоритесь о встрече. По делам вы из дома не выходите, но в данном случае это не дело, а острый приступ неизлечимой зависти. Я составлю вам компанию, чтобы посмотреть, как перекосится ваша физиономия, когда вы…

— Я уже звонил ему! Он любезно пригласил меня к себе на Лонг-Айленд, чтобы я мог в любое удобное для меня время ознакомиться с его коллекцией, но он отрицал, что располагает розовой вандой — так что я ее не увижу. Судя по словам мистера Хьюитта, он намеревается выставить ее в полном блеске на Международном салоне цветов, который состоится в будущем году. Я столько ждать не могу. Кроме самого мистера Байноу, его жены и садовника, никто розовую ванду не видел. Но опять же по словам мистера Хьюитта — жена уговорила мистера Байноу разрешить ей нацепить один побег на пасхальный парад. Перед парадом они отстоят пасхальную службу в церкви Святого Томаса. Вот там-то и представится возможность если не исследовать гибрид, то хотя бы полюбоваться цветками.

— Как же, — живо согласился я. — Вы никогда еще не бывали на пасхальном параде, так что отведете душу. Только вам нужны новые костюм и шляпа, а до пасхи осталось всего пять дней…

Я прикусил язык, поскольку Вулф реагировал на мои слова совершенно не так, как ему полагалось. Вместо того, чтобы ожечь меня испепеляющим взглядом, или рыкнуть, или и ожечь и рыкнуть, он внимательно слушал и задумчиво кивал, как будто предстоящая толкотня локтями и другими частями тела в пасхальной сумятице, с собратьями по разуму на Пятой авеню ничуть не претила ему. Воистину зависть облагораживает человека.

— Нет, не выйдет, — провозгласил Вулф. — Если бы я сумел на протяжении всей службы стоять прямо перед ней и разглядывать цветы…

Его плечи чуть приподнялись и вновь опустились.

— Нет. Я должен рассмотреть их без помех. Под лупой. Хотя бы один цветочек. Ты отказался. Сол тоже не согласится. Орри?

Я помотал головой.

— Сомневаюсь. За две сотни он за это не возьмется. Разве что даром, в качестве личного одолжения вам.

Вулф скорчил гримасу.

— Я не стану просить его об одолжении.

— Хорошо. Помещать объявление в газете с просьбой откликнуться опытного похитителя орхидей времени у нас уже нет. Хотите, чтобы я подыскал подходящего проходимца?

— Да.

— Тогда я порыщу вокруг. Есть у меня на примете одна кандидатура — даже две. Но не вздумайте сулить ему вознаграждение за «дополнительные осложнения». Если таковые возникнут, то это — его сложности. Сотнягу за риск и еще сотнягу, если ему удастся заполучить побег или хотя бы его приличную часть. Согласны?

— Да. — Вулф нахмурился. — А вдруг он потерпит неудачу? — Он исподлобья воззрился на меня. — У тебя есть фотоаппарат для цветной съемки.

— У вас есть, — поправил я. — Вы за него заплатили. Но я им при удобном случае пользуюсь, вы правы.

— Считай, что сейчас как раз подвернулся такой случай. Воскресенье — твой выходной день, когда мы не ведем важного расследования, но я бы предложил, чтобы в этот раз ты взял себе другой день. Я полагаю, во время этого столпотворения на Пятой авеню будет несколько дюжин людей с фотоаппаратами?

— Не дюжин. Несколько тысяч.

Вулф приподнял ладонь.

— Так что?

— Что ж, — задумчиво промолвил я, — должен признать, что Орри мог бы завалить это дело, тогда как я, скорее всего, сумел бы щелкнуть пару кадров. Правда, я не уверен, что получится естественный цвет. С розовым можно намучиться. Но, увы, ничего не выйдет: вы сами признали, что воскресенье — мой выходной, так что я мог бы пожертвовать им только в качестве личного одолжения вам, а вы не станете просить об одолжении. Так что — мне очень жаль.

— Мне следовало внести уточнение. Есть только четыре человека, к которым я могу обратиться с просьбой о личном одолжении. Орри в их число не входит. Ты входишь.

— О, тогда другое дело. Только зовите меня «мистер Гудвин».

Вулф стиснул зубы.

— Мистер Гудвин, — процедил он, — я прошу вас о личном одолжении.

Поразительно, все-таки, сколь низко падают эти завистники!

В пасхальное воскресенье погодка выдалась не ахти, хотя случалось и похуже. Когда незадолго до полудня я вышел из нашего старенького особняка,