Рэт Джеймс Уайт
"400 дней угнетения"
Маме
ПРОЛОГ
Это был последний день в школе. Прозвенел звонок, возвещая об окончании учебного года и о начале трех радостных месяцев лета. Дети хлынули из старого здания средней школы из красного кирпича, словно муравьи из отравленного гнезда. Улыбки были доминирующим выражением на лицах, но не у всех. Были драки, дети в полной мере использовали свою последнюю возможность свести счеты за год, затравленные лица тех, кто получил плохие табели успеваемости и были в ужасе от мысли о том, что их родители сделают с ними, когда они вернутся домой. Сочетание эмоций от возмущения до апатии вырисовывало черты учеников, которые узнали, что им нужно посещать летнюю школу, чтобы закончить класс, и тех, кто узнал, что они не перейдут в следующий класс, независимо от того, что они сделали.
Девочки и мальчики обменивались телефонами, обещая оставаться на связи в течение лета. Было несколько слезных прощаний у детей, которые уже окончили школу и перешли в другие школы. Кеньятта был одним из последних. Ему исполнилось четырнадцать в этом году. Осенью он поступит в девятый класс в “Школу творческих и исполнительских искусств”. Это был его последний шанс рассказать Кристи, как он к ней относится, иначе он больше никогда ее не увидит.
Кеньятта был влюблен. Его подростковые гормоны и эмоции вызывали в нем бушующий лесной пожар. Ему казалось, что он сходит с ума. Последние шесть или семь недель он провожал Кристи домой из школы каждый день. С тех пор, как он узнал, что она сказала кому-то, что, если бы она когда-нибудь встречалась с темнокожим мальчиком, это был бы он. Он был глубоко польщен, но это было нечто большее. Он был заинтересован, и вскоре этот интерес стал навязчивой идеей.
Кристи была хороша, очаровательна, и так отличалась от этих шлюх по соседству. Она была тихой и стеснительной. Все девочки, с которыми он вырос, были громкими и противными по сравнению с ней. Она не носила золотые цепочки или большие серьги с ее именем на них. На ее одежде не было дизайнерских ярлыков. Она была простой, милой, больше похожей на девушек, которых он видел по телевизору, которые были такими невинными и... белыми. Он не мог не задаться вопросом, одержим ли он ею только из-за цвета ее кожи. Вот, что подумают его мать и его тети. Они ненавидели идею, что белые суки забирают всех хороших чернокожих мужчин. Была ли его привязанность к Кристи отражением его собственной ненависти к себе? Он не знал. Все, что он знал, это то, что с тех пор, как он узнал, что она интересуется им, он больше не интересовался кем-то еще.
Кеньятта был одним из самых популярных детей в школе. Он был президентом студенческого совета, студентом почетного списка, а также был капитаном баскетбольной команды. Он встречался с самыми популярными девочками в школе. В Тафтской средней школе не было ни одной черной девушки, которая бы не согласилась на свидание с ним, и многие из них были намного сексуальнее, чем Кристи. Но никто из них не заставлял его чувствовать себя так раньше. Ей нравилось читать столько же, сколько и ему, разговаривать о выпуске следующего романа Стивена Кинга, которого он любил, любилa Принца и Стиви Уандера, а также поэзию и поездки в художественный музей, и на пикники. Она была романтичной, и поэтому он не чувствовал себя идиотом, думающим о ней романтично. Он никогда раньше не думал встречаться с белой девушкой. Не то, чтобы он когда-либо был против этого или видел что-то плохое в этом. Он просто в прошлом никогда не развивал эту мысль. Это никогда не приходило ему в голову как вариант. Как бы сильно ни изменился мир в 1995 году по сравнению с тем, когда его мама училась в средней школе, в разгар движения За гражданские права, в Филадельфии он не изменился так сильно. Расовые различия были теперь отмечены уличными знаками. На одной стороне Франкфорд-авеню были районы, заполненные черными и пуэрториканцами. С другой стороны - были бедные белые, а дальше по Франкфорд-авеню были белые среднего и высшего среднего класса. Эта область была не столько “плавильным котлом”, сколько ареной с командами, отмеченными акцентами и цветом кожи.
Тогда вся Филадельфия была разделена таким же образом. ОСЫ[1] в Северо-Восточной Филадельфии. Итальянцы и евреи в Южной Филадельфии. Ирландцы во Франкфорде и Фиштауне. Чернокожие и пуэрториканцы в Северной и Западной Филадельфии. Тафтская средняя школа былa расположенa прямо на границе между чернокожим, пуэрториканским и белым соседством среднего класса. Все они ходили в одну школу, играли в одних командах, вместе болтались в школе. Но после школы они разошлись. Даже в 90-х годах межрасовые отношения в Филадельфии были редкостью.
Кеньятта считал, что юная итальянка была самым красивым существом, которое он когда-либо видел. Он не мог перестать думать о ней, и он знал, что она чувствовала то же самое по отношению к нему. Он видел это в ее глазах, когда они обнимались каждый день перед тем, как расстаться на Франкфорд-авеню, прямо на краю ее квартала. Это была не просто дружба. Она была влюблена в него. Сегодня был последний день в школе, и Кеньятта знал, что он должен что-то сказать ей, должен был сказать, что думает о ней.
В горле у него завязался узел, пока он шел с Кристи по длинному холму. Он протянул руку и взял Кристи за руку, и она сжала ее, неловко улыбаясь ему. Они шли до конца, держась за руки и обсуждая, что она собирается делать летом, как он будет жить в новой школе, что, если он вернется, чтобы навестить всех своих друзей в Тафте. Кеньятта едва мог закончить мысль. Его разум был озабочен стоп-сигналом впереди. Там они обычно обнимались и прощались. Только сегодня это будет в последний раз.
- О чем ты думаешь? - спросила она, улыбаясь ему с глубокими ямочками, которые выглядели так, словно он мог упасть в них, и с серo-зелеными глазами, с коричневым ореолом вокруг радужных оболочек, похожих на рот вулкана.
В горле Кеньятты образовался комок, и он проглотил его. Его нога дрожала.
- Э-э. Эм. Я просто думал о тебе.
- Я буду скучать по тебе, - сказала Кристи, все еще улыбаясь ему, взмахивая своими длинными ресницами, без малейшего понятия, что она с ним делает.
- Я люблю тебя.
Слова просто выскользнули. На лице Кристи появилось шокированное выражение, и Кеньятта сделал что-то еще, чего он точно не планировал делать. Он поцеловал ее,