Читать «Мифы Древней Греции»

В дополнение к целому корпусу «священных» историй средневековые эмиссары католической церкви принесли в Великобританию утвердившуюся на Европейском континенте университетскую систему, основанную на греко-латинской классике. В широких народных массах еще продолжали жить исконно английские легенды о короле Артуре, Ги Варвикском, Робине Гуде и короле Лире, однако уже накануне тюдоровской эпохи священники и вообще образованные люди все чаще стали обращаться к мифам из произведений Овидия и Вергилия, а также к сведениям о Троянской войне, почерпнутым из учебников классической школы. Хотя профессиональную английскую литературу XVI—XIX вв. трудно понять без знания греческой мифологии, классические дисциплины так стремительно теряют под собой почву в школах и университетах, что образованному человеку сегодня вряд ли что-нибудь говорят имена Девкалиона, Пелопа, Дедала, Эноны, Лаокоона или Антигоны. Современные знания об этих мифах чаще всего черпаются из таких книг, как «Герои Древней Греции» Кингсли или «Танглвудские предания» Готорна[1]. На первый взгляд это явление может показаться не заслуживающим внимания, тем более что два последних тысячелетия мифы упорно рассматривались как причуды химерической фантазии, этакое милое наследие пребывавшего во младенчестве греческого интеллекта, значение которого по понятным причинам принижалось церковью, стремившейся возвеличить духовную ценность Библии. Однако для древней европейской истории, религиоведения и социологии значение мифов трудно переоценить.

«Химерический» — прилагательное, образованное от слова chimaira, что значит «коза». Четыре тысячи лет назад Химера воспринималась так же естественно, как сегодня нами воспринимается любая религиозная, геральдическая или коммерческая эмблема. Это было общепринятое изображение «составного» зверя[2], имевшего (по свидетельству Гомера)[3] голову льва, туловище козы и хвост змея. На стенах хеттского храма в Кархемише найдено одно из изображений Химеры, которая, как и другие составные существа, например Сфинкс и Единорог, первоначально являлась календарным символом: каждая составная часть соответствовала определенному времени года в священном году небесной царицы. Аналогичным образом, согласно Диодору Сицилийскому[4], временам года соответствовали и три струны ее черепаховой лиры. Древний год, состоявший из трех сезонов, рассмотрен Нильссоном в его работе «Архаическое восприятие времени» (1920)[5].

Однако только небольшая часть огромного, разнородного корпуса греческой мифологии, содержащего критские, египетские, палестинские, фригийские, вавилонские и другие заимствования, может быть классифицирована как собственно миф, восходящий к Химере. Собственно миф можно определить как стенографическую запись ритуального мифа, исполнявшегося на народных празднествах. В большинстве случаев мы находим такую запись на храмовых стенах, вазах, печатях, чашах, зеркалах, ларцах, щитах, гобеленах и других предметах подобного рода. Химерa и аналогичные ей календарные животные не могли не играть важной роли в таких театрализованных представлениях, которые в виде иконографической и устной передач превратились в высшую инстанцию или устав религиозных институтов каждого племени, клана или города. В их основе лежали архаические магические действия, призванные обеспечить богатство и непоколебимость священных царств, во главе которых стояли царицы или цари, причем похоже, что первый тип царств появился раньше на всей территории распространения греческого языка. При необходимости в такие представления вводились поправки. В своем трактате «О пляске» Лукиан перечисляет впечатляющее количество ритуальных мимов, сохранившихся вплоть до II в. н.э. Данное Павсанием описание храмовых росписей в Дельфах (X.25,2—31,4) и украшавшая ларец Кипсела (Павсаний V.17,4) резьба говорят о том, что в те времена еще существовало огромное количество указаний на мифы, от которых ныне не осталось даже следа.

Собственно миф следует отличать от таких жанров, как:

1) философская аллегория, обнаруживаемая нами, например, в гесиодовской космогонии;

2) этиологическое объяснение мифов, которые перестают быть понятными (запрягание Адметом льва и кабана в колесницу);

3) сатира или пародия (описание Атлантиды у Силена);

4) сентиментальная притча (история Нарцисса и Эхо);

5) беллетризация истории (приключение Ариона с дельфином);

6) любовная история (история Кефала и Прокриды);

7) политическая пропаганда (объединение Аттики Тесеем);

8) нравоучение (повесть об ожерелье Эрифилы);

9) веселые анекдоты («альковный фарс» с участием Геракла, Омфалы и Пана);

10) театральная мелодрама (повесть о Фесторе и его дочерях);

11) героическое сказание, составляющее, например, основное содержание «Илиады»;

12) реалистическая проза (описание посещения феаков Одиссеем)1.

Подлинные мифические элементы, однако, могут встретиться даже там, где их меньше всего ожидаешь. Тем не менее, у одного автора очень редко удается обнаружить достаточно полную и хорошо иллюстрированную версию отдельного мифа. Более того, при поиске первоначальной формы мифа не следует полагать, что чем древнее источник, тем он авторитетнее. Очень часто веселый Каллимах, чья жизнь пришлась на александрийскую эпоху, фривольный поэт эпохи Августа Овидий или педантичный Цец[6], живший в поздневизантийскую эпоху, дают бесспорно более ранний вариант мифа, чем Гесиод или греческие трагики, а датируемое XIII в. «Ехсі; dium Troiae» («Разрушение Трои») местами более логично в изложении мифа, чем «Илиада»[7]. При попытке выделить смысл мифологического или псевдомифологического повествования особое внимание следует уделять именам, а также тому, у какого народа возник данный миф и какова судьба интересующих исследователя героев. Только после восстановления формы драматического ритуала по содержанию свойственные для мифа элементы подскажут аналогию с другим мифом, которому раньше давалась совершенно иная, порой неправильная трактовка, и в результате оба мифа получат новое освещение.

Изучение греческой мифологии (как того давно требовали Бахофен и Бриффо)[8] нужно начинать, имея хорошее представление о матриархальной и тотемной системе, сложившейся в Европе ко времени появления патриархальных пришельцев с востока и севера. Это дает возможность проследить, как существовавшая система постепенно уступала место матрилинейной, а затем патрилинейной жреческой монархиям, сменяемым в конечном счете полностью патриархальной системой на фоне превращения племен-мигрантов с их фратриями и кланами в региональные государства с городами и деревнями. Знание примитивных итальянских, ирландских, валлийских и скандинавских мифов помогает выявить такую последовательность, поскольку в этих районах она претерпела меньше изменений, чем в Греции, и поскольку, несмотря на имеющиеся антропологические и климатические различия, религиозная система в Европе эпохи неолита и бронзы, вероятнее всего, была исключительно однородной и основывалась все на той же мистической связи между богиней-луной и ее сыновьями, первоначально объединенными в ее различные тотемные фратрии. Я разработал следующую в чем-то неортодоксальную и допускающую дальнейшие уточнения историческую гипотезу, которая, тем не менее, не противоречит современным археологическим и антропологическим сведениям и, надеюсь, хорошо объясняет вариации мифического образа.

В древней Европе не было богов. Великая богиня считалась бессмертной, неизменной и всемогущей. Религиозное мировоззрение пока еще обходилось без идеи отцовства. У богини были супруги-соправители, однако брала она их для удовольствия, а не для того, чтобы дать отца своим детям. Мужчины боялись своего матриарха, поклонялись и подчинялись ей; очаг, за которым она следила в пещере или хижине, являлся самым древним социальным центром, а материнство считалось главным таинством. Вот почему греческое публичное жертвоприношение предусматривало принесение первой жертвы Гестии — покровительнице очага. Белое аниконическое[9] изображение богини было,