– Лиза, ты обещала сидеть дома, – сказал папа, не сводя с меня голубых глаз. Думаю, он даже не заметил, что со мной еще кто-то есть.
У меня заколотилось сердце.
Пожалуйста, только не позорь меня перед новыми друзьями…
– Пошли, – скомандовал отец, махнув рукой. – Мама с Морти ждут в машине.
Мне хотелось завопить. Но я заставила себя отвечать спокойно:
– Я вернусь домой потом, папа.
Он покачал головой:
– Нет, сейчас.
Я показала на свою тарелку:
– Я чизбургер не доела.
– Здравствуйте, мистер Брукс, – вмешался Нейт. – Я могу подвезти Лизу домой, когда мы поедим.
Папа наконец отвернулся от меня.
– Спасибо, конечно, Нейт, но мы хотим, чтобы она вернулась домой сейчас. – Он перевел взгляд на Сэралинн и Айзека. – Извините, что прервал ваше застолье.
Он вдруг заметно смутился. Будто понял, что хватил через край. Он не был тираном, мой папа. Обычно он вел себя вполне нормально.
Я решила, что лучше пойду с ним, пока не поднялась буча. Что ни говори, а я и впрямь улизнула тайком. Но вообще-то я давно в состоянии сама решать, когда встречаться с друзьями. Разве эти благодарственные открытки не подождут денек-другой?
Чертыхаясь себе под нос, я протиснулась мимо Нейта и выбралась из кабинки. На отца я старалась вообще не смотреть.
– Куртку хоть взяла? – спросил он. – На улице ветер.
– Ты еще будешь указывать мне, что носить?
Я помахала друзьям на прощание. Они бросали на меня сочувственные взгляды. Видать, решили, что мой папочка с приветом, раз отправился за мной в ресторан.
В бешенстве я пронеслась мимо отца и выбежала на улицу. Вечер действительно выдался холодный и ветреный. Как будто на дворе стоял март, а не апрель. А я была в топике с длинными рукавами и короткой юбке поверх черных колготок. Ветер отбросил назад мои волосы.
Я нашла наш «камри», припаркованный на углу возле обочины, подбежала к нему и влезла на заднее сиденье. При виде меня Морти отчаянно завилял хвостом и запыхтел как припадочный. Он наскочил на меня и принялся яростно умывать мое лицо языком.
– Морти, лежать! Отвали! – крикнула я, смеясь. Лицо противно защипало: язык у него как наждачка. – Фу! Морти! Оставь меня в покое!
Морти – здоровый белый пес, наполовину овчарка. Родители подарили мне его на день рождения. Куда мы, туда и он. Он считает себя маленьким щеночком. Вечно прыгает на меня и слюнявит мне лицо языком.
Наконец я отпихнула его и вытерла щеки рукавом.
– Я тобой очень разочарована, – обронила сидевшая впереди мама.
– Подумаешь, – буркнула я, чувствуя, что закипаю. Живот налился тяжестью. Увязаться за мной в ресторан – это беспардонное вторжение в мою личную жизнь. – Мне уже не восемь лет.
– Ну так и веди себя соответственно, – сказала мама, даже не соизволив обернуться. Она всегда разговаривает очень мягко. И никогда не закатывает сцен.
Это у меня характерец будь здоров.
Папа сел за руль и отъехал от тротуара. Он так больше и не проронил ни слова. Взвизгнув шинами, наша машина свернула на Парк-драйв и покатила к дому. Мы живем на Виллидж-роуд, в полумиле от салона, где мама работает парикмахером.
– Сбавь скорость, Джимми, – попросила мама.
– Не учи меня водить, – огрызнулся отец.
Теперь уже мы все друг друга облаивали. А я еще и виновата?
Что-то забарабанило по крыше машины – начался дождь. Прозрачные капли ярко блестели в свете фар встречных автомобилей.
– Сбавь скорость, – процедила мама. – Дорога скользкая.
– Лиза, мы должны быть уверены, что ты заслуживаешь доверия, – начал папа.
– Давно заслуживаю, – сказала я. – Вам никто не давал права…
– Как тебе доверять, когда ты врешь и тайком ускользаешь из дома? – гнул свое папа.
– Тайком – напрасно, – признала я. – Но почему я ускользнула тайком? Потому что от вас спасу нет. Вы перед друзьями меня опозорили. Об этом ты хоть подумал?
– Джимми, ты проскочил на красный, – вмешалась мама. – Смотри на дорогу. Семейный совет потерпит до дома.
– О нет, – простонала я. – Никаких семейных советов. Я…
Я осеклась. И как заору:
– Поворачивай! Поворачивай! Я телефон забыла на столике! – Я заколотила кулаками по спинке папиного сиденья. – Поворачивай обратно!
Папа крутанул руль. Машина развернулась.
Закричала мама.
В лобовом стекле вспыхнули ослепительные огни.
Я увидела искрящиеся капли дождя. Словно бриллианты, сияющие в ярком свете.
Ощутила мощный толчок. Меня швырнуло вперед, потом назад.
А потом раздался грохот. Оглушительный треск бьющегося стекла и скрежет металла.
В ярком свете я видела, как папина голова дернулась вперед. Видела, как он треснулся лбом о рулевое колесо.
Нас по-прежнему разворачивало. Машина продолжала движение. Казалось, свет окружает нас со всех сторон, швыряя из стороны в сторону, словно океанские волны.
Я видела, как мотнулась папина голова. А потом услышала треск, и поняла, что у него треснул череп. Я знала это. Точно знала.
Я слышала, как раскололась папина голова, видела его рассеченный лоб, видела, как взметнулась фонтаном темная кровь и хлынула по его щекам сплошным потоком.
Моя голова мотнулась вбок. Задняя дверца распахнулась. Вой ветра ворвался в машину. Я увидела, как Морти выскочил на дорогу.
«Морти, вернись…»
А потом обрушилась боль. Она прострелила затылок и разлилась по телу. По груди… по ногам… в голове… Ослепляющая боль.
Я ослепла… Нет… Я умерла.
Яркий свет устремился ввысь. А я тонула… тонула в бездонной мгле.
4
А потом – свет возвращается.
Бледный, водянистый свет, в котором витают темные формы. Движущиеся пятна. Как будто смотришь в камеру со сбитым объективом.
Слышу ропот голосов – близко, но слишком тихо, чтобы я могла разобрать слова. Смотрю в дрожащий свет, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь за прозрачной завесой.
Стоит моргнуть или сощуриться – нарастает боль. Голова трещит. Чувствую ломоту в висках. Пытаюсь повернуть голову, но острая вспышка боли заставляет меня замереть.
– Еще? – доносится откуда-то сзади женский голос. – Там и так почти на пределе.
Только теперь я понимаю, что лежу в кровати.
Точнее, на больничной койке.
Свет вздымается, пульсируя, и начинает меркнуть. Набегает волна. Над водою розовеет вечернее небо.
Я лежу на берегу, любуясь закатом.
Нет. Все не так. Мысли путаются…
Я лежала на спине, следя за кругами света на потолке. Да. Усилием воли я сфокусировала взгляд.
И тогда только разглядела толстую оранжевую трубку, уходящую в мое запястье. Узкое окошко с наполовину опущенными жалюзи. Собственные руки, вытянутые вдоль туловища на белоснежной льняной простыне.
Не обращая внимания на боль, я повернула голову, увидела кровать напротив. И ахнула, когда в поле зрения возник отец. Да. Теперь я вспомнила аварию. Грохот и звон сминаемого металла и бьющегося стекла, страшный удар.
Я вспомнила… А теперь отец сидел на койке напротив меня. Он то вплывал в фокус, то выплывал, то обрисовывался четко, то расплывался мутным пятном. Его голова… склонилась вперед. Алая кровь струилась по лицу.
А рулевое колесо…
Рулевое колесо было вбито ему в лоб.
Руль торчал из его головы.